Мы отрываемся от земли - Марианна Борисовна Ионова

Грека сообщил Алле, что любит уже не ее, а другую, Наташу, и Алла исчезла как-то слишком – теперь ясно, что слишком – несуетно, ненатужно. Она уже знала о своей болезни, о своем сроке и о многом другом, о чем не знал Грека.

Он никогда не знал, знала всегда она. Какой литературный материал взять для дипломного спектакля, каким куклам его доверить: тростевым или марионеткам, из чего будет небо, в каком месте вступит магнитная лента с записью флейты и барабана, в каком – пластинка с «Болеро» Равеля. «Диплом» они делали один на двоих – спектакль по мотивам суданской сказки о газели и неблагодарном нищем Дарае. Вдвоем сочинили и своими руками изготовили не только декорации, но и кукол, а прежде написали инсценировку, и потом играли на вечере после вручения дипломов. Особенно Алла гордилась Газелью, которая вышла в точности такой, как хотела Алла: «без малейшего Бэмби», с высокой круглой шеей «как у среднеазиатских кувшинчиков», с маленькой головой и очень длинными прозрачными рогами – «крыльями»…

В конце концов он узнал – узнал обо всем сразу: о лейкозе, о смерти, о прошедших похоронах. Ему позарез было нужно узнать и о многом другом, но никто, кроме Аллы, здесь не помог бы. В тот же день Грека поехал на кладбище, он не догадался спросить у сторожа и сам, почему-то с трудом, отыскал могилу. Под деревянным крестом, прислонившись к нему, на вскопанной, еще влажной земле стояла Газель.

На другой день Грека привез сторожу поллитровку, в обмен на которую тот обещал присматривать за Газелью и укрывать ее целлофаном, когда пойдет дождь. На третий день он тоже приехал – предлога не было. Около месяца Грека ездил на кладбище каждый день.

Он исправно выполнял свою часть договора, но все равно однажды нашел могилу без Газели.

– Ускакала, – усмехнулся сторож.

Для спектакля по «Черной курице» Греке понадобилось взглянуть на одну подмосковную усадьбу. Он был там однажды в детстве и запомнил усадьбу брошенной, сникшей, с огромными, какими-то тектоническими трещинами поперек ступеней барского дома. За такой и ехал, но нашел в «лесах». Реставрировался и усадебный храм, когда-то руина.

Грека обошел церковь вокруг, как вела его за руку бабушка, улыбаясь сквозь слезы и разговаривая шепотом не с Грекой, а с кем-то, кого он не видел. То, что они обходили кругом, напоминало слегка криво врытую в землю, узорчатую шахматную туру, или солонку, или даже шляпу-цилиндр, из которой павлиньим пером торчало хлипкое, но веселое деревце. Сейчас до сознания Греки дошло, что церковь тогда стояла без купола. Новый, травянисто-зеленый купол как будто происходил от деревца, столько лет стерегшего ему место.

Из храма вышли двое в заляпанных побелкой сизых халатах – реставраторы, они шли разговаривая, прямо на Греку, и, когда приблизились достаточно, один из них оказался Юрой Б.

В Суриковском они не дружили, но и не чурались друг у друга. Греке, в числе еще трех-четырех «посвященных», Юра каждый сентябрь показывал добычу летних выездов на этюды: акварели с церквями и монастырями Московской, Владимирской, Тверской областей. Эти акварели на листах ватмана, вынимаемых «рохлей» Юрой по одному из трепаной папки и, несмотря на всю бережность, обычно роняемых, тщательнейшие, одновременно суховатые и наивные, замелькали меж ним и церковью с новым зеленым куполом. Грека подумал вдруг, как это легко – быть Юрой, одернул себя, но мысль, как упрямая пружинка, выскочила опять. Юра болтал с коллегой, улыбался счастливыми заячьими резцами.

Занятый своей вялой борьбой, Грека не сразу понял, зачем Юра вдруг торопливо попрощался с товарищем и, продолжая улыбаться, ускорил шаг. И когда тот вытянул руку навстречу, устыдился досадливо.

Они не виделись с защиты дипломов, и Юра, кажется, был теперь искреннее рад.

– Идем, покажу, как фрески отмыли.

И сам чуть ли не припустился назад к церкви.

– Все, все было замазано! – в восторге крикнул он на бегу, обернувшись к Греке, который шагал даже медленно, и Грека испугался, вдруг понял, что если прямо сейчас не заплачет, то задохнется.

Внутри громоздились козлы, и над ними муть штукатурки там и тут расступалась, высвобождая писанные с доверчивым академизмом XIX века, склоненные друг к другу фигуры, еще слегка смутные, робеющие на виду и от Юриной бодрости.

Поглощенный рассказом о церкви Юра был точно глухарь на току, но все-таки Грека отошел в сторонку и сдавил глаза большим и указательным пальцами.

– Работаешь тут? – перебить он хотел себя, но сделал невольными жертвами Юру с его песней.

– Да так, в общем-то… – Юра насупился. – Подвязался помочь.

– Безвозмездно, что ли?

– Нет, иначе не наняли бы. Но почти.

Выйдя из церкви, они шли молча. Юра высморкался, и Грека заметил у него обручальное кольцо.

– Я думал увидеть тебя на отпевании Аллы, – произнес Юра и, спохватившись, стрельнул в Греку таким испугом, что нельзя было не улыбнуться.

– Все в порядке: теперь знаю. Мне уже после похорон сказали и про болезнь, и… Мы ведь с Аллой расстались за год до… до болезни. На чем ты думал меня увидеть?…

– Да, да, я так и понял: наверное, что-нибудь чрезвычайное… На отпевании в говоровском храме.

– В церкви? С чего вдруг?

– Что значит «вдруг»?

– Вдруг значит некоторую неожиданность. Алла ведь не была из верующей семьи, насколько мне известно.

– Так ты даже не в курсе? – Он поднял брови, и Греку наконец взяла злая боль.

Что-то помешало ему отпихнуть шедшего чуть ли не впритирку Юру и бегом зашагать прочь, к воротам усадьбы. Он остановился и втянул голову в плечи, не надеясь, что Юра прочтет.

– Мы с Аллой крестились у о. Марка почти одновременно, – проговорил Юра, тоже остановившись и тоже как-то поежившись, – она два, я полтора года назад, и все это время к нему ходили.

Крест, вспомнил Грека, но увидел матерчатую Газель под нижней, косой планкой.

Юра проводил его до ворот. Пару дней спустя Грека набрал Юрин номер.

– О, а я только что о тебе думал! Наш разговор вспоминал… Все-таки чудно, правда, что Алла тебе не сказала о самом главном?

– Вот уж ни капельки. Я бы на ее месте тоже ничего не сказал. Ну, представь: сказала бы она, и я бы остался с ней, а…

– Да я о другом. О Церкви.

В Юрином тоне не прозвучало укора, а если б и прозвучал, Грека бы не услышал.

– Слушай, это не ты оставил Газель? – спросил он внезапно для самого себя, потому что думал сейчас о другом.

– Газель? Какую газель?

– Неважно, забудь. Знаешь, а ведь и