Бэтман Аполло - Виктор Пелевин

— У тебя так уютно. Первый раз вижу такой большой гроб.

— Size matters, — усмехнулась она. — Sometimes[2]. Но тебе правда надо идти. Я кое-что знаю о здешнем распорядке. Ночью нас заставят уснуть. А потом гробы развезут по комнатам. Будет неловко, если твой гроб окажется пустым. Ты же не Исус. Ты Рама.

Я понял, что спорить бесполезно.

— Спокойной ночи, Софи.

Выбравшись из ее гроба, я залез в свой.

Закрыв крышку, я сделал несколько глубоких вдохов. Вентиляция работала. Я откинулся на подушки и повторил про себя странные слова — «ныряем в смерть…»

Что они могли значить?

Почему-то я был уверен — ничего страшного меня не ждет. Если бы впереди было что-то действительно жуткое, оно наверняка было бы поименовано каким-нибудь приторно-розовым клише.

Именно розовым, да. Полным тайного шипастого ужаса. «Розовые очки…» Которые, наверно, уже невозможно снять. Или, у англичан, еще страшнее: «а bed of roses»…[3]

Мой гроб был мягок и уютен, и внутри было совсем тихо. Я чувствовал себя защищенным от всех земных напастей. Мне было хорошо. Я подумал о Софи, спавшей в паре метров от меня. Мне отчего-то вспомнилась безобразная русская частушка, начинающаяся со слов «вижу — девушка в гробу…» От смущения я прокашлялся. Затем, чтобы хоть чем-то себя занять, я стал считать удары своего сердца — и даже не заметил, как гроб унес меня в теплое и счастливое небытие.

Меня разбудили звуки органа.

Сначала они были тихими, но постепенно делались все громче — пока мне наконец не показалось, что мой гроб стоит прямо среди гудящих труб. Я откинул крышку, и музыка сразу стихла.

Я был уже не в склепе.

Вокруг была комната, похожая на келью в средневековом монастыре. У нее было высокое стрельчатое окно с витражом вместо стекла. Витраж походил на миниатюру из старинной рукописи — и изображал коленопреклоненного молодого человека в синей робе. Над ним парила черная летучая мышь, от которой исходило желтое сияние. Все это было в неправильной перспективе, как и положено в духовном искусстве.

Сквозь витраж в комнату падали желтые, синие и красные лучи. За стеклами, казалось, был солнечный день — но я уже знал, что это солнце поддельное.

Комната была обставлена по-спартански. У стены под витражом стоял стол с большим блюдом, накрытым конической крышкой — под такими в гостиницах подают еду. Рядом был набор алхимического вида посуды, предназначенной не то для еды, не то для поисков философского камня — или, подумал я меланхолично, для поисков философского камня в еде.

У стены был книжный шкаф, в котором темнели тома с золотым тиснением на корешках (кажется, какие-то старые медицинские книги на латыни). Они стояли настолько ровно, что шкаф вместе с корешками казался вырезанным из одного куска дерева (интересно, что за все проведенное там время я так и не потрудился проверить эту догадку).

Мой гроб стоял в маленьком алькове. Никакой другой кровати в комнате не было. Видимо, вампиру полагалось спать именно там. Но я неплохо выспался — и эта перспектива меня не пугала.

Я вылез из гроба и пошел в ванную.

Там я обнаружил смену белья и полный набор одежды — черные кожаные тапки вроде гимнастических, широкие синие штаны и робу наподобие той, в которую был одет юноша на витраже. Только у моей на спине и груди было крупное слово:

DI V ER

В ванной было все необходимое — мыло и шампунь, зубная щетка и мелкие средства личной гигиены, запакованные в коробку с надписью «Vanity Kit»[4]. Всё палочки для ушей, сказал Экклезиаст.

Несколько минут ушли у меня на душ и прочее. Приведя себя в порядок, я попробовал надеть синюю робу. Она оказалась впору — хоть мне не понравился ее старомодный покрой. Я подумал, что сейчас было бы самое время поесть, и подошел к столу — проверить, не ждет ли меня завтрак под конической крышкой. Подняв ее, я увидел квадратный листок бумаги. На нем были рукописные фиолетовые строки:

Breakfast at 10.00

Classes at 11.00

Follow the arrows.

Я поглядел на часы. Было уже десять пятнадцать.

В коридоре напротив моей двери действительно висели два знака со стрелками и пиктограммами.

На одном были скрещенные вилка и ложка под тарелкой, украшенной широким смайлом. Этот символ выглядел непередаваемо зловеще — почему-то он казался черепом и костями, над которыми надругалась не только смерть, но и политкорректность.

Вторая пиктограмма изображала летучую мышь в сияющем ореоле. Я уже видел подобное на витраже — иначе подумал бы, что это шахид в момент разрыва. Под пиктограммами были указывающие вправо стрелки. В них, впрочем, не было необходимости, потому что слева от пиктограмм коридор кончался моей дверью.

Коридор был овальным в сечении, длинным и извилистым — и походил на оштукатуренную нору с плафонами на потолке. Вскоре с ним соединились еще три похожих коридора, и он стал прямым и широким. На полу появились каменные плиты, а на стенах — эстампы с геральдическими эмблемами.

Наконец я добрался до большой двери, из-за которой слышались голоса. На ней висело уже знакомое мне изображение ухмыляющейся тарелки.

Я потянул дверь на себя.

В первый момент мне показалось, что небольшая кантина полна народу. Собравшиеся были одеты одинаково — в такие же синие робы, как на мне. Практически все столики были заняты — а перед небольшим окошком, где выдавали пищу, стояла очередь. Но что-то было не так.

Я сообразил наконец, что.

Фигуры в робах были неподвижны. Это были просто манекены — или, возможно, восковые фигуры (их лица и руки выглядели крайне реалистично). Невнятный шум множества голосов, который я услышал в коридоре, был, похоже, какой-то записью.

Потом я увидел руку в синем рукаве, которая поднялась над дальним столиком. Это была Софи. Кроме форменной робы, на ней была расшитая сложным узором шапочка.

— Рама! Бери завтрак и иди сюда.

За ее столом сидели два манекена — и имелось одно свободное место.

Я подошел к окошку раздачи. Оно было низким и узким, как боевая щель огневой точки. В нем был виден стол с тарелками и пара рук — красных, припухших и уж точно не восковых.

Я взял пустой поднос и сунул его в щель. Красные руки поместили на него кружку с чаем, вилку, ложку, нож и три тарелки — с яичницей, салатом и овсяными мюслями в молоке.