Танец чайки - Андреа Камиллери

Но Монтальбано решил этого не делать.

Раз она вернулась домой, наверняка вышла на работу, а значит, разговор будет коротким и сдержанным. Нет, он позвонит вечером, в спокойной обстановке. А сейчас надо немедленно ехать во Фьякку.

Перед тем как сесть в машину, он позвонил жене Фацио.

– Он уже в операционной, синьор комиссар. Не приезжайте, все равно к нему никого не пустят, даже меня.

– Можете позвонить в комиссариат, когда закончится операция, и сообщить новости? Буду вам очень признателен.

Увидев комиссара, Катарелла разве что на колени перед ним не упал:

– Пресвятая Дева Мария, синьор комиссар, как я рад вас видеть! Даже не высказать, сколь обременительно было мне ваше отсутствие! Галло мне все как есть поведал! Утречком я уж позвонил-таки в госпиталь, и синьора Фацио мне сказала, что…

– Все будет хорошо, Катаре. И спасибо тебе.

– За что, синьор комиссар?

– За то, что поговорил с Ливией.

Катарелла покраснел как помидор.

– Синьор комиссар, вы уж простите, что я вмешался, но она, синьорина, поскольку показалась мне сильно сердитой…

– Ты все правильно сделал, пришли мне Ауджелло.

– Как Фацио? – первым делом спросил Мими.

– Он на операционном столе.

– Галло сказал, что он вас не узнал.

– Более того, он в нас стрелял! Но с ним все будет хорошо. Что сказал Паскуано про второй труп?

– Паскуано не обнаружил на теле никаких ранений, ни ножевых, ни огнестрельных. Он считает, что парня сбросили в колодец живым. По-моему, твое предположение, что это сделал Фацио в целях самозащиты, оправданно.

– Его опознали?

– Нет. У него не было документов. И даже отпечатки пальцев, думаю, не помогут.

– Почему?

– Я видел его руки. Падая, он отчаянно пытался за что-нибудь ухватиться. Кончики пальцев стерты до мяса.

– Мы узнаем больше, когда Фацио сможет говорить. А что насчет первого трупа?

– Ждем заключения криминалистов.

– Ты говорил с Паскуано?

– Думаешь, он будет со мной разговаривать?

– Ладно, я сам ему позвоню, ближе к обеду.

– Послушай, Сальво, я не хочу тебя нервировать, но…

– Что еще?

– Мне кажется, мы должны сообщить Бонетти-Альдериги про Фацио.

– Зачем?

– Шила в мешке не утаишь. Не хотелось бы, чтобы он узнал об этом от других.

– Другие – это кто?

– Например, какой-нибудь журналист.

– Дзито наш человек.

– За Дзито я спокоен. Но подумай, Сальво, Фацио лежит в больнице во Фьякке под своими именем и фамилией, с черепно-мозговой травмой и огнестрельным ранением в голову. Теперь представь, что какой-нибудь журналист из Фьякки…

– Ты прав.

– Имей в виду, тебе придется отправить Фацио на больничный. Что ты скажешь шефу, что у Фацио тиф?

– Ты прав.

– Я бы позвонил ему не откладывая.

– Уже звоню.

Монтальбано набрал прямой номер начальника и включил громкую связь.

– Монтальбано это. Я хотел бы…

– Дорогой мой, как я рад! Как жена, детки?

Это был начальник канцелярии Латтес, ханжа и подхалим, каких свет не видел. Он пребывал в твердом заблуждении насчет семейного положения Монтальбано.

– Спасибо, все хорошо, хвала Мадонне.

– Воздадим ей хвалу! Вы хотели поговорить с синьором Бонетти-Альдериги?

– Да.

– К сожалению, он уехал в Палермо и вернется поздно. Я мог бы ему передать…

– Передайте, что один из моих людей ранен в перестрелке, поэтому…

– Серьезно ранен?

– Нет.

– Хвала Мадонне!

– Воздадим ей хвалу! Так вы передадите?

– Конечно! Всего наилучшего вашему семейству!

– Я передам.

Мими, свидетель разговора, не сводил с Монтальбано изумленного взгляда.

– Ты чего?

– Как это понимать? Семья, дети…

– Не говори ерунды, Мими.

– Тогда почему Латтес…

– Мими, я потом тебе объясню, хорошо? Знаешь что? Иди-ка ты к себе, а я займусь бумагами.

Прошло два часа, правая рука у Монтальбано одеревенела, подписывая документы, которые все никак не кончались. Он решил позвонить доктору Паскуано. Но, набрав номер, подумал, что если Паскуано не в настроении, как это часто бывает, то просто пошлет его и ничего не скажет о трупах. Лучше наведаться к нему лично. Монтальбано передумал звонить Паскуано и набрал номер Аделины. Он дал ей зеленый свет, сказав, что Ливия уехала.

– Представляю, какой там порядок оставила эта ваша женщина, – сказала Аделина, которая испытывала к Ливии глубокую неприязнь.

– Какой порядок, Адели? Обычный.

– Сразу видно, что вы – мужчина, и ничего в этом не смыслите! Беспорядок, всегда форменный бес-по-рядок! Знаете, где я один раз нашла носки синьорины? Отгадайте!

– Адели, у меня нет времени отгадывать загадки.

– Ладно, после обеда приеду. Вам приготовить чегой-то поесть на вечер?

– Конечно!

Едва он повесил трубку, зазвонил телефон. Это была синьора Фацио.

– Хорошие новости, синьор комиссар. Его прооперировали. Мне сказали, что часов в пять я смогу его навестить. Но врачи против посещений. Лучше вам приехать завтра утром.

– Спасибо. Если вы хотите отдохнуть, я могу послать…

– Благодарю вас, синьор комиссар, не беспокойтесь. Мне помогает сестра.

Проходя мимо Катареллы, Монтальбано сообщил:

– Звонила синьора Фацио. Операция прошла хорошо. Можешь всем рассказать.

У дверей института судебной медицины стоял доктор Паскуано с сигаретой.

– Добрый день, доктор.

– Если это действительно так.

В любезности доктору Паскуано не откажешь! Кажется, настроение у него так себе, но не критично.

– Не знал я о ваших вредных привычках, – сказал комиссар, чтобы завязать разговор.

– Каких вредных привычках?

– О курении.

– Нет у меня никаких вредных привычек.

– Но вы же курите!

– Монтальбано, вы рассуждаете, как настоящая ищейка!

– А как я рассуждаю?