Бастион одиночества - Джонатан Летем

Они направлялись к «Пинтчик» на Флэтбуш-авеню у Берген-стрит — комплексу магазинчиков, где торговали краской, мебелью, скобяными и прочими товарами домашнего обихода. Когда-то в прошлом эти магазинчики, вероятно, располагались в одном помещении за общей витриной, теперь же занимали первые этажи в домах целого квартала. Все они были выкрашены в желтый цвет, как школьный автобус, слово «Пинтчик» выведено красным. Реклама длиной во всю улицу, жилые дома в клоунском гриме. Какая-то особенная атмосфера «Пинтчик», его явно преклонный возраст неизменно угнетали Дилана. Но здесь чувствовалось, что далеко не весь Бруклин настойчиво пытается выдать себя за что-то иное, не весь пребывает в напряжении и тревоге, тыча в Манхэттен пальцем, как Дин-стрит, Берген, Пасифик. Какая-то часть Бруклина была вполне довольна собой — грязной и оживленной. «Пинтчик» если что-то и демонстрировал, то лишь свое сомнительное происхождение. Он был берлогой, кишащей жильцами, а продавцы, торговавшие здесь запыленными кольцами для занавесок душевой и стеклянными дверными ручками, — кроликами, вроде Баггза Банни или Мартовского Зайца, которые засели за своими кассами, обклеенными вырезками из газет, как в норах, и забавлялись или раздражались, когда в их мирке появлялись клиенты. «Пинтчик» был белым Бруклином; Изабелла Вендль не имела о нем ни малейшего представления.

По дороге к «Пинтчик» Дилан услышал от Рейчел выражение «заселение приличными людьми».

— Если кто-нибудь спросит у тебя, смело отвечай, что живешь в Гованусе, — говорила она. — Здесь нечего стыдиться. Бурум-Хилл — это претенциозный бред.

Сегодня говорила лишь Рейчел, Дилан только слушал. Речь лилась из нее, словно поток воды из гидранта на углу Невинс в самую жару, — мощным фонтаном. Но если тот реальный фонтан из шланга можно было на несколько мгновений заткнуть рукой, так чтобы вода затем с силой отбросила ее, то поток, изливающийся из матери, Дилан даже не пытался остановить.

— Слово «черномазый» вообще забудь, — продолжала она. — Ты не должен произносить его никогда, даже наедине с собой. В Бруклин-Хайтс черных называют животными, для них наши районы — зоопарк. Грабителей бы наслать на этих реакционеров, пусть бы увели у них технику и все остальное. Мы живем в Гованусе. Гованус — это и канал, и жилые массивы, и люди. Мы — жители Говануса! — Она надула щеки, сжала кулаки и у самого входа в «Пинтчик» в шутку набросилась на сына.

Что обнаружил бы Дилан, если бы пересек Флэтбуш и прошелся вдоль магазинов, торговавших футболками с надписями «Я ГОРЖУСЬ СВОИМ АФРИКАНСКИМ ПРОИСХОЖДЕНИЕМ», мимо «Трайэнгл Спортс» и ресторанчика Артура Тричера? Что он нашел бы за пределами того же «Пинтчик»? Кто знает? Мир Дилана ограничивался узкоплечей тенью башни Вильямсбургского банка. Он знал о Манхэттене и о волшебстве Дэвида Копперфилда, и даже о сказочной стране Нарнии — гораздо больше, чем о той части Бруклина, что простиралась севернее Флэтбуш-авеню.

— Мы живем не в телевизоре, мы не фигурки на мультяшном кадре — и мне плевать на все, что про нас болтают! — Рейчел плыла по «Пинтчик», подобно Красной Королеве из книжки «Сквозь зеркало», и с жаром шептала, глядя на Дилана: — У него не получится нарисовать нас на целлулоидной ленте, загнать в рамки. Мы выберемся наружу, выскочим. Сбежим.

Рейчел завела Дилана в отдел, забитый обойными рулонами. Ему предстояло выбрать замену зверям из джунглей, прятавшимся между пальмами, — этим картинкам из книжки для малышей, теперь совсем для него не подходящим. Дилан взглянул на образцы: с бархатистым покрытием, с нанесенными оранжевой флуоресцентной краской символами, с закатами Питера Макса, и в серебристую полоску, — «Пинтчик» хоть и был стар и консервативен, но обои в нем продавались замечательные, похожие на обертки конфет «Уэки Уэйферс» или «Биг Бадди». Дилан пришел в замешательство. Глазея на обои и не зная, на чем остановить выбор, он чувствовал дискомфорт. Но ему нравилось просто находиться в «Пинтчик», в этих желто-красных лабиринтах со стеклянными стенами.

— Я выгоню его из этой чертовой студии, так же как тебя — на улицу, к другим детям. Пусть ищет нормальную работу, а не торчит на вершине горы, как Мехер Баба…

Дилан замер в изумлении, заметив среди десятков образцов рулон своих джунглей. Джунглей, на которые он, засыпая, смотрел много лет — незамысловатых, неприглядных.

А в студии Авраама обоев вообще никогда не было.

Дилану захотелось найти обои, старые, как асфальт перед их домом, крепкие и навевающие печаль, как рисованные кадры отца. Он с удовольствием начертил бы на стене своей комнаты поле для скалли или вообще поселился бы в заброшенном доме. А может, здесь, в «Пинтчик».

Бруклин был похож на мать.

— Какая-то банда из Гованус Хаузис поймала после школы пятиклассника и отвела в парк. У них был нож, они долго подзадоривали друг друга, а потом отрезали мальчишке яйца. А он даже не закричал и не пытался сопротивляться. Очень скоро ты узнаешь, мой смышленый ребенок, что мир безумнее, чем законченный психопат. Беги, если не сумеешь пустить в ход кулаки, беги и кричи «Пожар» или «Убивают», стань более безумным, чем они, будь готов ко всему в любую минуту. Это мой тебе совет.

Они шли домой из «Пинтчик» по Берген, Рейчел продолжала говорить. Она ни разу не упомянула о Роберте Вулфолке, но Дилан, когда они подошли к углу Невинс и Берген, к тому месту, где мать надрала Роберту уши, вновь напрягся от ощущения стыда. Рейчел — тоже, и Дилан почувствовал это. Он знал, что не должен принимать за чистую монету все, что она сейчас ему говорила, что нужно обдумать эту болтовню и девяносто процентов потом забыть, разгадав загадку матери.

— Тот чернокожий красавец, что поселился по соседству с Изабеллой, — Барретт Руд-младший. Он певец, когда-то входил в состав «Дистинкшнс»; у него потрясающий голос, как у Сэма Кука. Однажды я их видела, они работали «на разогреве» у «Стоунз». Его сын — твой ровесник. Вы подружитесь, я знаю.

Это была очередная задумка Рейчел.

— Не хочешь обоев, тогда мы вообще их сорвем и покрасим стены краской или еще что-нибудь придумаем. Это ведь твоя комната. Я люблю тебя, Дилан, ты это знаешь. Бежим до дома. Наперегонки.

В этот бег Дилан вложил все свое недоумение, постаравшись как можно быстрее оставить Рейчел позади.

— Ладно, ладно, сдаюсь. Я совсем выдохлась. Ты носишься слишком быстро.

На углу Невинс и Дин Дилан затормозил, чтобы дождаться Рейчел, задрал голову, хватая ртом воздух. В этот момент ему показалось, что он видит на крыше школы № 38 какого-то человека. Незнакомец наклонился вперед и, скакнув к крышам домов с обветшалыми фасадами, исчез. Невероятная прыгучесть. Он походил на оборванца.

Дилан не спросил, видела ли человека Рейчел. Она в это мгновение закуривала сигарету.

— Ты у меня не только красивый и талантливый, ноги у тебя тоже что надо. Если бы это было неправдой, я бы не говорила, ты знаешь. Ты взрослеешь, мой мальчик.

Знаки отличия были своего рода тайнописью, отголосками неведомой жизни этого мальчика на другой планете. Мингус Руд по большому счету просто хвастался, но он, как и Дилан, смотрел на остальных отстранение, как чужой здесь.