Домой, во Тьму - Антон Мякшин

Топорик затаил дыхание. Он не знал – подать ли ему голос или сидеть смирно, надеясь, что про него забудут, и он выберется отсюда, когда все закончится, и убежит далеко-далеко…

– Вставай, – послышался голос из тьмы, совсем рядом с Топориком. – Ты цел?

Он узнал колдуна. Поднялся, сразу ощутив, как промок, как мутит в голове, как дрожат ноги.

«Ты предал меня, крысеныш, так умри», – вот, что должен был сказать колдун, но он сказал то, что сказал.

– Пойдем, – приказал он.

Топорик послушно пошлепал по жидкой грязи. Сейчас он даже на крыс не обращал внимания. Желтые, горящие в темноте глаза жгли ему спину. Все его мысли точно сплелись в одну: «Сразу не прикончил, потому что не знает пути назад. Когда я его выведу, он меня… Нет! Как только окажусь на поверхности, надо бежать изо всех сил! Там, где выйдем, безлюдный пустырь, развалины старой пекарни, в которых легко спрятаться… Нет! Нет! Прятаться не надо. Этот – обязательно найдет. Бежать!»

Он шел, нащупывая на ходу бронзовый топорик у бедра, маленький, с виду совсем игрушечный, на который не обратили никакого внимания те, безликие. Наверное, Даже не поняли, что это настоящее боевое оружие. Но бронзовое лезвие было остро отточено, короткое топорище пригнано точно по руке. Конечно, тот топорик, который отобрали у мальчика в подземной камере отца Лансама, был намного лучше, да и привычней, кстати… Но и этот неплох. И если придется драться, мальчик не спасует. Там, наверху, хоть и тоже темно, но не будет такого страха.

Да, именно так. Глотнуть свежего воздуха, отбежать на несколько шагов и метнуть топорик. И, не оглядываясь, удирать.

Чем ближе был выход, тем большая уверенность крепла в груди мальчика. Он даже снял с пояса топорик, стиснул его в руке. Колдун, кажется, этого вовсе не заметил. Он шел вслед за мальчиком молча, лишь один раз скрипуче процедил сквозь зубы:

– Г-гюйсте…

Наконец дышать стало легче. Под ногами уже не хлюпало, вонь ушла. Топорик взбежал по недлинной лестнице, нырнул в скрытый густым кустарником лаз. И, обернувшись, взмахнул своим оружием.

– Давай, Янас! – скомандовал он себе.

Ветви кустарника, шурша, раздвинулись – показалось лицо колдуна, пересеченное от глаза до верхней губы глубоким кровоточащим порезом. Топорик сжал зубы… Но вдруг подпрыгнул от неожиданного лошадиного ржания за своей спиной. Не удержался, оглянулся: громадный вороной битюг блеснул лиловым глазом и, оскалив белую пасть, снова заржал. Из крытой повозки, в которую он был запряжен, высунулся человек… Черная одежда облегала его, как вторая кожа, и лицо было закрыто глухой маской – не было даже прорезей для глаз. Еще один – четвертый – из тех, из безликих!

Тут мальчик аж завизжал от жути. Бронзовый топорик свистнул по воздуху, пропорол грубую рогожу и исчез в глубине повозки. Безликий выхватил из-за спины меч, изготовился… но, вместо того чтобы спрыгнуть, вдруг застыл и медленно начал оседать. На его лице, там, где должно быть переносице, появилась стальная четырехконечная звездочка. Безликий повалился вниз с повозки и больше не шевелился. Битюг скосил на него глаз и снова заржал.

Топорик сел на землю. Он совершенно обессилел, глаза закрывались сами собой от чудовищной усталости.

Колдун прошел мимо него, перевернул безликого, деловито вытащил звездочку, вытер ее и спрятал в кожаный мешочек на поясе. Затем, вынув нож, срезал маску.

Николас смотрел и ничего не понимал. Он чувствовал, что по-настоящему растерян – кажется, впервые в жизни. У этого человека (человека ли?) вовсе не было лица. Гладкая серая кожа без каких-либо выпуклостей, лишь на месте рта крохотная сморщенная присоска. Двигаясь медленно и туманно, будто под водой, он снова взялся за нож. Срезая одежду с мертвого тела, лоскут за лоскутом, он все больше недоумевал. Это существо не имело половых органов, волосяного покрова, под серой кожей было плотно, будто туго набитая матерчатая кукла. На руках и ногах пальцы без ногтей удлинялись двумя дополнительными суставами.

Заметив, что мальчик с брезгливым ужасом смотрит на голую тварь, Николас мотнул головой:

– Глянь, что там, в повозке.

Мальчик с готовностью отвел глаза. Когда он поднялся на ноги, его шатнуло. Но в повозку он влез, не пререкаясь.

Ничего больше на теле существа не было. Только тряпки и ремни.. Меч валялся в стороне. Николас поднял его, внимательно осмотрел. Очень похож на оружие с Драконьих островов, только покороче. А вот рукоять удлинена, словно сделана специально для нечеловеческих ладоней этих существ.

Мальчик выглянул из повозки. Пот стекал по его лицу крупными каплями.

– Что там? – опуская меч, крикнул Николас.

– Мешок, – сглотнув, ответил мальчик. – Не могу вытащить. Очень тяжелый.

Пришлось Николасу лезть самому. Он выволок наружу небольшой, но действительно очень тяжелый кожаный мешок, разрезал шнурки на горловине.

В мешке оказалась металлическая шкатулка. Николас узнал ее. Под кованой крышкой в темной бархатной полости переливался сине-черным эльваррум: бабочка, цилиндр, подсвечник, кольцо и вилка. Пять предметов. Снизу шкатулка была испачкана в чем-то липком. Николас провел ладонью по днищу и сложенные щепотью пальцы поднес к лицу.

Кровь.

Он прыгнул в повозку, хлестнул вожжами битюга. Конь рванул с места, мальчика отбросило в угол повозки, но Николас не заметил этого. Он забыл про мальчика. Он думал только об одном:

– Катлина!

Обжорный тупик пылал. Оттуда, где был трактир Жирного Карла, поднимался столб черного жирного дыма. Стражники и жители близлежащих улиц не пытались тушить пожар. Во-первых, это было уже бесполезно, во-вторых… пропади пропадом эта клоака, из которой гниль и погань расползались по всему городу.

Николас стоял в толпе зевак, слыша, как приглушенно переговариваются горожане, как, не скрываясь, гогочут стражники. Время от времени поднявшийся ветер бросал ему в лицо клочья дыма, и Николас чувствовал на губах сладковатую копоть сгоревшей плоти.

…Ее не пытали. Ее убили одним ударом тонкого клинка в сердце. Она лежала на спине поперек постели – должно быть, поднялась навстречу убийцам. Удар был точен и силен. Николас очень надеялся на то, что Катлина не успела почувствовать боли. А дом и – в особенности – спальню он нашел разгромленными, разграбленными. Убийцы знали, что искать, но не знали – где. Не тратя времени на исследование интерьера, они просто разносили на куски все пригодное для того, чтобы что-нибудь прятать. Одежный шкаф с потайным отделением был разрублен. Оружие Николаса исчезло. Каменная гаргулья над камином – обезглавлена. Старик Питер умер, как и полагается умирать верным слугам: у порога спальни, с мечом в руках.

Когда в дом явилась городская стража, Николас сидел на постели, рядом с Катлиной. Мальчик-проводник стоял поодаль, у окна, с выражением оторопелого ужаса на лице, оглядываясь вокруг.