Красное смещение - Евгений Гуляковский

Словно услышав его мысли, маг сказал:

— Те, что идут с востока, — хуже печенегов. Их не остановят ваши стены. Их слишком много, и они слишком голодны. Они жили вместе со своими стадами и теперь, покинув их, не остановятся ни перед какой преградой. Если понадобится, они выложат вал вокруг твоих стен телами своих соплеменников. Они не знают пощады даже к самим себе.

— Кочевники сами всего лишь стадо! Не раз налетали с востока их орды и, попробовав наших мечей, убирались восвояси.

— Эти другие, и теперь у них появился вождь, сумевший собрать вместе сотни разрозненных кочевий.

— В Светлояр-озеро впадает немало рек. К нам приходят корабельники из самых дальних пределов от варягов и Византии. Никто из них не слышал про нового хана. Почему я должен тебе верить?

Глеб чувствовал себя так, словно беспомощно барахтался в стылой трясине. Все его слова, любые действия — все натыкалось на непреодолимую стену. Словно само его желание поспорить с предначертанием времени вызывало яростное противодействие.

— Но даже если все окажется так, как ты говоришь, если их действительно сотни тысяч, что я смогу сделать против такого войска?

— Нужно объединять княжества, создавать единую дружину — у нас такая дружина называется армией. Чем скорее вы это сделаете, тем больше шансов хотя бы встретить противника достойно, и, если повезет, задержать его продвижение к городу до зимних холодов.

Князь, уже не скрывая ни своего гнева, ни горечи, произнес, отводя взгляд к далеким холмам на северной стороне Светлояр-озера:

— Ты еще слишком молод для мага, даже для воина ты слишком молод, а есть мудрость, которая приходит к человеку только с прожитыми годами. Никогда ни один глава самого ничтожного рода не согласится добровольно поступиться даже малой частицей власти. Только силой их можно заставить объединиться.

— Однажды это удалось Владимиру…

— На это ушло слишком много лет… Слишком много крови русичей пролилось ради того объединения. Мы вольные люди, мы привыкли жить независимо. Только если приходит сильный враг, наши племена начинают объединяться, но тогда, по большей части, оказывается уже слишком поздно…

Сейчас меня гнетет другая беда, гораздо более близкая. Жребий пал на мою дочь, и в конце года она должна покинуть мой дом. Манфрейм, наш древний враг, заберет ее в свой замок в качестве дани, и большего позора не знали мои седины…

Глеб вздрогнул, словно почувствовал холодное прикосновение змея, выползающего из кустов. Где-то очень далеко над морем возникло ощущение света. Солнце еще не успело пробиться сквозь толщу воды, и заря спала за чертой горизонта, но в стороне востока уже зарождались, пока еще призрачные, светоносные образы.

Время неумолимо сдвигалось к восходу. С каждой секундой от нашей планеты отделялись пласты прошлого и неудержимо уносились в бесконечность космоса…

— А будущее? — спросил Головасин. — По этой теории получается, что будущего нет совсем.

— Будущее вообще условное понятие. Оно никогда не успевает наступить. Оно наступит завтра, через час, через минуту, а как только приходит, становится настоящим и тут же превращается в прошлое. Помните песню: «Миг один, между прошлым и будущим, именно он называется жизнь» — е этой фразе скрыт глубокий философский смысл. Мы пассажиры поезда, стремительно несущегося к будущему, но картины того, что находится впереди, из окна не видно.

— Но если красное смещение — это движение времени к прошлому, то будущее, то самое, которое еще не наступило, с пространственной точки зрения, находится где-то в центре планеты.

— Совершенно верно. Оно и должно находиться в геометрической точке центра. И из нее истекает, нет, не река, а бесконечно расширяющаяся сфера времен.

— Нарисованная вами картина напомнила мне чем-то модель электрона.

— Так и должно быть. На каком-то пределе бесконечно малое переходит в бесконечно большое.

— Из этого следует, что время обладает волновой структурой. Вставленные друг в друга расширяющиеся сферы и пустота между ними…

— Вы ухватили самую суть.

— Интересно, каким может быть период этой волны?

— С нашей, человеческой, точки зрения, он достаточно велик. Думаю, не меньше тысячи лет…

Глеб лежал на широких полатях в гостевой опочивальне княжеского терема. От пола приятно пахло недавно вымытым дубом, а над головой у него летела диковинная птица-феникс, расписанная красными и голубыми красками. Крылья птицы охватывали весь потолок и спускались по бокам оштукатуренных стен. Если долго всматриваться в сложные узоры ее перьев, то можно было увидеть в их призрачном кружеве и светлый березовый лес Подмосковья, и забытые лица давно умерших родных…

За окнами, с парадной стороны украшенными цветными стеклами, а с черного двора затянутыми сушеным бычьим пузырем, слышались шаги часовых, снизу, от внешних стен города, иногда долетала перекличка дозорных.

За дверью в коридоре время от времени тоже слышались шаги стражи и звон оружия.

Кажется, князь сделал все необходимое, чтобы не лишиться общества своего драгоценного гостя.

Владислав оказался намного умнее того уровня, которым, в представлении Глеба, должен был обладать человек, родившийся в тринадцатом веке. Похоже, он загнал себя в ловушку собственной откровенностью.

С другой стороны, не вечно же он будет пользоваться княжеским хлебосольством. Необходимо было как-то определиться, найти собственное место в этом мире. Аркадий Димитриевич во время той странной вербовки в Москве сказал, что он должен будет пройти обучение на базе космодесантников. Если Владислав не ошибся, то база, скорее всего, находится в Анаварском лесу, однако его никто не встретил и он не получал никакого специального предписания. Пока что он был полностью предоставлен сам себе и, честно говоря, не слишком представлял, что ему с этой свободой делать.

В тереме было тепло, спокойно и уютно. Никогда он не любил и не знал уюта, а покой считал уделом стариков и таких, как он, инвалидов… Он тут же оборвал себя. Трудно сразу привыкнуть к столь стремительно изменившейся жизни, к возвращенному здоровью.

«Вот возьму и останусь здесь навсегда», — проворчал Глеб, ни к кому, собственно, не обращаясь. Но чей-то голос, весьма похожий на тот, что он слышал в пещере, неожиданно произнес прямо в его голове: «Ну, ну — а татары между тем уже переправились через Калку…»

Секунду он лежал нахмурившись. С этим голосом не мешало бы разобраться… Почему он появляется только в минуты расслабленности, предшествующие сну? Может быть, потому что в этот момент его мозг как бы раскрывается, становится беззащитнее и больше подвержен постороннему воздействию?

Хотелось бы ему знать, откуда идет этот голос…