Договор с вампиром - Джинн Калогридис

Сказать по правде, меня беспокоило состояние Мери. Дальняя дорога и горестные события минувших двух дней сказались и на ней. Утром мне показалось, что жена чем-то встревожена, но она уверяла меня в обратном, объясняя все своей беременностью.

– Спасибо за заботу, дядя, – откликнулся я. – Мери отдохнула, но еще не вполне. Слишком много всего обрушилось на нее за эти дни.

В. внимательно выслушал мои слова.

– Если ее утомление не пройдет и завтра, я распоряжусь найти и привезти сюда хорошего врача. Пусть поселится у вас в доме и следит за здоровьем Мери до и после родов.

Я начал возражать, говоря, что это будет стоить огромных денег. Дядя властным жестом оборвал меня.

– Вопрос решен. Это пустяк, который я просто обязан сделать для внука Петру и для его сына.

Голос дяди вновь потеплел, а его манеры приобрели прежнюю мягкость. Ободренный такой переменой, я молвил:

– Я в любом случае собирался сегодня навестить вас и поговорить о делах. Я готов взять на себя обязанности, которые исполнял отец.

– Да, конечно, – без промедления ответил дядя. – Но я хотел, чтобы сначала ты оправился после смерти отца. А тут еще новое потрясение. Не торопись, приди в себя. Дела никуда не убегут.

– Нет, – упрямо возразил я, – дела только отвлекут меня от тягостных мыслей. Мне будет приятно сознавать, что я выполняю отцовскую волю. В своем предсмертном письме он просил меня заботиться о вас и надлежащим образом вести ваши дела.

Глаза В. подернулись влагой.

– Не зря твоего отца назвали таким именем... Петру. Скала Он был для меня крепкой скалой, на которой строилось все мое благополучие... Образец верности и преданности. А ты, Аркадий... ты должен знать, что я люблю детей Петру как своих собственных.

В дядиных словах не было ни малейшей примеси фальши. Он произнес их с такой теплотой, что меня захлестнула волна нежности к этому одинокому старику. Невзирая на все его странности и причуды, он был необычайно щедр к нашей семье. За его величественными манерами и патетическими, несколько старомодными словами скрывалась растерянность. Да, он очень, очень богат и в то же время бесконечно одинок, отгорожен от жизни. Он целиком зависел от моего отца... а теперь будет зависеть от меня. Я – его связующая нить с внешним миром.

Мы стали говорить о делах, что помогло мне отвлечься от пережитого ужаса. Дядя обещал завтра вечером проводить меня в отцовский кабинет (теперь это будет мой кабинет), где хранились все расходные книги, банковские счета и прочие бумаги. Он велел мне прийти пораньше, чтобы я успел познакомиться со слугами (сам он общается только с кучером Ласло, больше ни с кем). Дядя поручил мне переговорить со старостой и проехаться по полям. Он даже не знал, что крестьяне сеяли нынешней весной и где. Я вновь подумал о полной беспомощности дяди.

Затем он продиктовал мне письмо, которое я записал по-румынски и сразу же перевел на английский. Письмо было адресовано некоему мистеру Джеффрису. Дядя предлагал этому джентльмену приехать сюда без промедления. Тягостные события уже позади. При своей склонности к затворничеству, писал дядя, он всегда рад насладиться обществом образованного человека. Желая избавить дядю от лишних хлопот, я предложил ему следующее: я возьму письмо с собой, по пути домой занесу в людскую, там отдам Ласло и распоряжусь, чтобы тот с утра отправил в Бистриц. Однако дядя, не подписав письмо, сложил лист и сказал, что сделает это сам, ибо у него есть для Ласло и другие распоряжения.

Таким образом, я занял отцовское место и, можно сказать, уже приступил к управлению хозяйством. Наша встреча с дядей была сравнительно недолгой.

Я почувствовал, что он устал и ждет, когда я уйду. Понимаю, старик привык к одиночеству, и мое присутствие в какой-то степени нервировало его. Уходя, я посетовал на волков. В моем детстве волки представляли серьезную угрозу. Неужели с тех пор ничего не изменилось? Горестно вздохнув, дядя ответил, что серые хищники по-прежнему чувствуют себя весьма вольготно, тогда я попросил, чтобы Ласло отвез меня домой. В. было согласился, затем предложил лучшее решение: он даст мне коляску и пару лошадей – тогда я в любое время смогу спокойно приезжать в замок и возвращаться обратно.

На этом мы простились. Я покидал замок, чувствуя себя гораздо спокойнее. Забравшись в коляску, я тронул поводья и покатил к дому. Поскольку дорога была только одна, то мне опять пришлось ехать мимо семейного склепа. Хотя темнота скрыла все следы совершенного злодеяния, сердце мое вновь наполнилось горечью и гневом.

Как мне жить бок о бок с местными крестьянами, зная, на какие жестокие и отвратительные поступки они способны?

* * *

ДНЕВНИК МЕРИ УИНДЕМ-ЦЕПЕШ

7 апреля (добавлено)

Сегодня я еще раз попыталась разговорить свою горничную Дуню. Как и большинство местных крестьянок, она невысокого роста, щуплая, хотя и сильная. И одевается она так же, как они: платье из грубого домотканого полотна, поверх которого надет белый фартук. Платье весьма нескромно по покрою: оно не доходит даже до щиколоток. К тому же стоит свету упасть под определенным углом, как все, что под платьем, предстает на всеобщее обозрение. Не хотелось бы поспешно обвинять крестьянок в бесстыдстве; скорее всего, такой атрибут цивилизации, как нижнее белье, им просто незнаком.

Дунино лицо отличается белизной. Волосы у нее темные, почти черные, но с рыжиной (особенно когда на них падает солнце). Все это, а также ее имя позволяет мне думать, что Дуня на четверть или наполовину русская. Девушке не больше шестнадцати, но она кажется умной и рассудительной, хотя подобно остальным слугам упорно старается не встречаться со мной глазами. Ее характер представляется мне достаточно открытым, и потому я выбрала именно Дуню, чтобы узнать, чем вызвано такое поведение слуг. Что это – трансильванский обычай или дело здесь совсем в другом? Улучив момент, когда Дуня убирала в спальне, я решила спросить ее напрямую. Услышав свое имя, девушка даже подпрыгнула. Странно: неужели слуг здесь не принято называть по именам?

Оказалось, что мы обе немного говорим по-немецки. Я сказала ей:

– Дуня, я привыкла относиться к слугам по-дружески. Прошу тебя... не надо меня бояться.

Мое недостаточное знание немецкого языка заставляло меня говорить кратко и прямо.

Услышав мои слова, Дуня сделала книксен и ответила:

– Благодарю вас, доамнэ[10]. (Я уже знаю, что по-румынски это слово означает «госпожа» или «хозяйка») Но я вас не боюсь.

– Вот и отлично. Но я вижу, что ты боишься кого-то другого. Кого?

Дуня слегка побледнела и бросила быстрый взгляд через плечо – не подслушивает ли кто. Потом приблизилась ко мне (для английских правил хорошего тона она подошла чересчур близко, но, наблюдая за своим мужем, его сестрой и другими местными жителями, я поняла, что и в этом трансильванские манеры отличаются от наших) и прошептала: