Шкатулка с бабочкой - Санта Монтефиоре

— Мы можем отправиться на берег прямо сейчас, — сказал он, ощущая прилив бодрости при мысли о возможности поскорее выбраться из дома. — Мы возьмем с собой Расту. Ты ведь этого хочешь, не правда ли? А потом поедем в Качагуа.

— Мама сказала, что, когда мы доберемся до Качагуа, уже появится солнце, — доложила она, от нетерпения перескакивая с ноги на ногу.

Пока Рамон находился в ванной, Федерика сновала по комнате, раздвигая шторы и заправляя постель. Она привыкла убирать после матери, но та же процедура для отца доставляла ей больше удовольствия, поскольку в этом заключалась приятная новизна. Рамон терпеливо ел свой завтрак, чтобы доставить удовольствие дочери. Хэл тем временем уже покончил с едой и без особого шума играл в детской. Его интерес к поезду перевесил интерес к отцу, на которого он глядел с подозрением, подсознательно ощущая, как все маленькие дети, напряженную обстановку в доме. Элен сидела за столом, потягивая маленькими глотками черный кофе. Рамон обратил внимание на ее красные глаза и побледневшее лицо. Он вежливо улыбнулся ей, но не дождался ответной улыбки. Только когда появилась Федерика с тарелкой горячих круассанов, она выпрямилась и сделала попытку держаться так, как будто все было в порядке.

После завтрака Рамон взял Федерику за руку и отправился по знакомой дороге, ведущей к берегу, другой рукой удерживая на поводке Расту. Федерику уже не интересовало, солнечной или пасмурной была погода. Она находилась рядом с отцом, и, кроме них двоих, рядом не было никого. Крепко прижимая к груди шкатулку с бабочкой, она наслаждалась его заботой и своей исключительностью, хотя бы и сиюминутной. Они сняли обувь, и на фоне больших загорелых ног вечного бродяги Рамона маленькие розовые ступни Федерики казались еще более миниатюрными и эфемерными. Они спустились к берегу, позволив морю коснуться их пяток и обдать их пенными брызгами. Рамон рассказывал ей чудесные истории о тех местах, где побывал, и о людях, с которыми встречался. Федерика зачарованно слушала его, требуя новых рассказов еще и еще, пока, в конце концов, они не очутились в машине, мчавшейся сквозь туман по дороге на Качагуа.

Когда город остался позади, вокруг развернулись пасторальные сельские пейзажи. Они проезжали мимо ярко раскрашенных домов маленьких деревушек с гофрированными жестяными крышами и темными окнами без стекол. Вдоль дороги выстроились открытые лотки с фруктами, а маленькие лошадки под управлением смуглых до черноты чилийцев, закутанных в пончо, бодро тащили повозки по песчаным проселкам. Тощие собаки в поисках еды вынюхивали иссушенную землю, а грязные ребятишки играли пустыми банками из-под кока-колы. Их блестящие черные глаза с любопытством следили за проносившимся мимо автомобилем. Дорога была пыльной и усеянной большим количеством хаотически разбросанных выбоин и ямок. Через некоторое время они остановились, чтобы немного размяться и напиться воды. Туман понемногу рассеивался, и сквозь его пелену уже проглядывало солнце. Тени стройных акаций сгущались по мере того, как свет позади них стал все больше усиливаться, пробиваясь сквозь туман. Федерика сидела с большим стаканом лимонной газировки, а Рамон жевал эмпанада. Темнокожие чилийские дети кучкой расположились у побелевшей стены хижины, широко раскрытыми глазами наблюдая за Федерикой и Элен и шепча что-то друг другу, прикрывшись ладошками и горя желанием подкрасться к ним и прикоснуться к их светлым ангельским волосам, чтобы понять, из чего те сделаны.

Выбравшись из дома, оба они — и Элен, и Рамон — чувствовали себя гораздо лучше по мере удаления от места, где находился их дом, — места, которое не принесло ничего, кроме несчастья для Элен и разочарования для Рамона. При появлении солнца они даже начали улыбаться друг другу и с удовольствием присоединились к радостной болтовне детей. Напряжение в глазах Элен спало, и легкий румянец вновь вернулся на ее бледные щеки. Рамон втайне надеялся, что, возможно, она изменит свое решение. Пара недель, проведенных в гостях, может оказать на нее благоприятное воздействие.

Мариана и Игнасио завтракали в столовой, поскольку морской туман делал процедуру еды на террасе не слишком приятной. Когда с тостами и кофе на подносе в комнату вошла Эстелла, одетая в свою свежую синюю униформу с тщательно ухоженной блестящей гривой волос цвета воронова крыла, ниспадавшей с плеч, Мариана заметила в ее внешности нечто необычное и сообщила об этом мужу.

— А по мне, так она выглядит как обычно, — возразил он, поднимая глаза над очками, чтобы разглядеть служанку получше. — Как обычно, — повторил он, возвращаясь к большому пазлу, который с увлечением складывал.

Мариана следила за тем, как служанка наливала кофе. В ней определенно что-то изменилось, подумала Мариана. И это что-то касалось ее лица. На нем появилось больше макияжа. Ее щеки порозовели, а глаза сияли, как влажные кристаллы цветного хрусталя. От нее пахло хорошим мылом и розами, а кожа блестела от масла, которое она тщательно в нее втерла.

— Думаю, что у нее появился бойфренд в Качагуа, — сказала она Игнасио, которого совершенно не интересовала частная жизнь прислуги. — Да, у нее есть поклонник, Начо. Но теперь я думаю, кто бы это мог быть? — произнесла она, в задумчивости потирая подбородок. Эстелла почувствовала, что Мариана пристально смотрит на нее, и вспыхнула от смущения. Она нервно улыбнулась хозяйке и быстро удалилась, боясь, что сеньора Мариана может разгадать причину ее необычного преображения и возбуждения.

К полудню цвет неба вновь вернул себе свою величавую синеву, а остатки тумана испарились в яростном жаре декабрьского солнца. Мариана устроилась в тени на террасе, прислушиваясь, не раздастся ли шум приближающегося автомобиля, и продолжала заниматься своей вышивкой. Игнасио был занят написанием писем, уютно устроившись в прохладной тишине дома. Она уже проверила состояние спален и ванных комнат и осталась очень довольна своей новой служанкой, которая в точности выполнила все распоряжения и не забыла ни одной мелочи. Ей нравилось и то, что девушка проявляет инициативу, делая несколько больше, чем ее просили. Мариана окинула взглядом своих мягких серых глаз темную деревянную террасу и горшки с растениями и пальмовыми деревьями, обеспечивавшими защиту от солнца, и заметила, что все они были недавно политы. Она хорошо помнила, что не просила Эстеллу заниматься цветами, а девушка выполнила эту работу по собственной инициативе. Вот это и есть добросовестный подход к своей работе, с удовлетворением отметила Мариана.

Когда автомобиль спустился по песчаной дороге в Качагуа, Федерика опустила стекло и высунула голову из машины. Качагуа была, пожалуй, самой очаровательной из приморских деревень. Каждый из крытых тростником домов был окружен низкой деревянной изгородью, частично скрытой пышными зелеными папоротниками и пальмами. Иногда единственным видимым доказательством наличия дома среди буйства природы оставалась высокая водонапорная башня. Это был настоящий оазис из великолепных деревьев — пальм, акаций и эвкалиптов. Их душистые ароматы смешивались с соленым запахом океана и сладковатой амброй жасмина, над которым кружили трудолюбивые пчелы. Извилистая песчаная дорога проходила сквозь пуэбло вниз к длинному золотому пляжу и синеве раскинувшегося моря. Дом Игнасио и Марианы бесспорно был самым красивым в деревне. Утопающий в зеленой пене густых деревьев, он напоминал огромную хижину на помосте с просторной террасой, нависающей над скалами со стороны моря. Внутри его украшали пестрые ковры ручной работы и ярко-красные диваны. Мариана всегда отличалась безупречным вкусом, а Игнасио ненавидел беспорядок. Он имел обыкновение сметать на пол все с тех поверхностей, которые считал слишком захламленными. У него был вспыльчивый характер, укротить который было под силу только Мариане с ее спокойным, умиротворяющим голосом и мягкими манерами. Она всегда ухитрялась заранее узнать об очередной вспышке, определяя ее приближение по покраснению его ушей.