Русские снега - Юрий Васильевич Красавин
Шрифт:
Интервал:
— В пёрышках-то? Али я мышей не знаю! У тех вместо крыльев перепоночки, а у моих попелушек — перья, как у воробьёв. Они тепло ужасно любят. А теперь вот зябнут: печь-то захолодала.
Тут из-под кровати выбежали… двое человечков, этакие шустрые старички, величиной… да, небось, не выше обычного стакана. Их было двое, они подбежали к клубку у ног хозяйки и покатили его к себе под кровать, попискивая весело и бойко. Ваня даже ноги подобрал под лавку, испугавшись неведомо чего.
«Надо уходить, — подумал он. — А то у меня крыша поедет».
— Тоже вот… живут у меня, — благодушно сказала Махоня в ответ на молчаливое Ванино изумление. — Пускай, мне не жалко.
На подмогу этим человечкам выскочило ещё несколько, они закатили клубок под кровать, толкая друг друга, по-видимому, балуясь. Опять выбежали дружной компанией, попискивая, и направились было к другому клубок, но тут с кровати спрыгнула кошка, и они бросились врассыпную. Один спрятался за веник у порога, другой залез в калошу, опрокинул её на себя, как лодку.
Кошка лапой чуть не сцапала зазевавшегося, но из-под кровати выскочил с прутом самый храбрый и огрел её по морде. Кошка обиженно отступила, всем видом говоря: вы что, шуток не понимаете?
— Играют, — объяснила Махоня. — Я на них глядеть уморюся…
— Кто это? — едва выговорил Ваня от изумления.
— Дак все свои люди, — просто сказала она и очень ласково улыбнулась. — Беженцы они: с прежних мест снялися, невмоготу им стало, вот и прижились у меня.
— А где они раньше жили?
— Говорят, скиталися: в городе жили, а там шумно, чадно, угарно… а главное, народ городской очень уж беспокойный, нервный; не уживёшься с ним.
Весёлая возня под кроватью закончилась тем, что клубок выкатился оттуда как раз на кошку.
— Вишь, что вытворяют! — покачала головой Махоня; она вся светилась радостью. А за стеной, на улице, раздался велосипедный звонок. — Ну-ка, Вань, выйди, — живо сказала Махоня, — это мне пенсию привезли. Ваня встал, прислушался — опять раздался звоночек, и слышно, как кто-то прислонил велосипед к стене, потопал. — Почтальонка это, Ваня. Выйди, встреть её. В сенях темно, и двери не найдёт.
Он пожал плечами, вышел на крыльцо — перед ним стеной стоял снег. Откуда взяться почтальонке с пенсией на велосипеде! Разумеется, тут не было никого. Постоял, ожидая, не раздастся ли опять призывный звяк звоночка, но было тихо, безмолвно. Значит, всё это чьи-то шутки…
Прямо от крыльца уходил в белый сумрак неровный ход — небось, Махоня проделала. Как она его торила? Почему он у неё получился такой странный — словно она перед собой катила бочку, а бочка та то вправо, то влево?
— Нет никого, — сказал Ваня, вернувшись в дом.
— Да вот и эти мне говорят, что послышалось, мол, вам.
Махоня и кивком головы, и вязальной спицей показала на середину пола: там вокруг миски с молоком расположились свои люди; они макали в молоко кусочки хлеба и ели.
— Вот уговариваю их по-человечески сесть за стол или хотя бы на стол. Нет, говорят, там нам удобнее. Экие бескультурные, право!
При Ване свои люди застеснялись и подались под лавку, в темноту. Он успел рассмотреть их: у них были вполне осмысленные маленькие лица, мужички были с бородами и усами, из-под вязаных шапочек — лихие чубы… всё, как у настоящих людей. Бабёночки при них в вязаных душегреях, на головах платочки… С ума можно сойти!
«Пора уходить, — опять остерегающе подумал Ваня. — А то в голове затиндиликало… значит, ум за разум зашёл».
4.
Подснежный ход, проделанный от Махониного крыльца в сторону дома Веруни, стал заворачивать сначала в одну сторону, потом в другую, дальше почему-то раздвоился. Как это могло получиться и что это означало? Ваня постоял в недоумении и пошел направо. Попался столб — ну да, все правильно, тут электролиния. За столбом должна быть ржавая и помятая бочка из-под мазута. Но ход пошел опять криво-косо, никаких бочек не попадалось, и скоро закончился тупиком. Ага, значит, Махоня торила-торила, потом сообразила, что не туда, и вернулась.
Вернулся и он к той развилке, отправился по другой норе, а та уходила под уклон и в свою очередь раздвоилась, причем оба хода заворачивали в разные стороны.
— Э-гей! — крикнул он. — Кто тут есть?
Толща снега глухо молчала.
Теперь Ваня и сам не мог бы с уверенностью сказать, в которой стороне дом Махони, и где Верунин или его собственный дом. Остановился, прислушался, поворачиваясь лицом туда и сюда. Почудился где-то рядом хруст снега… или это скрип калитки?
— Веруня!
В ответ захлопал крыльями петух и прогорланил «ку-ка-реку!», а женский голос — нет, не Верунин — позвал: «Цыпы-цыпыцыпы…» Слышно стало, как дробно клюют куры — то ли в деревянном корыте, то ли просто на крылечке.
— Э-гей! Кто меня слышит?!
Никто его не слышал. Зато кукушка закуковала неподалеку. Замолчала, но после паузы снова подала голос, а ей откликнулась другая. И замолчали обе враз. Но комар откуда-то прилетел, запищал гневно.
— Уж больно ты грозен, как я погляжу, — сказал Ваня и хлопнул себя по щеке.
Комар благополучно избежал смерти, улетел, обиженно пища. Повезло бродяге… но откуда он взялся в снегу-то?
Ваню вдруг посетило ощущение, что это было совсем недавно с ним: и кукушка куковала, и комар прилетал. Ну да, это было с ним в лесу, когда он возвращался вчера… если это было именно вчера, а не три-четыре дня назад.
5.
Вечером того дня к Сорокоумовым, как обычно, явилась Веруня. Едва переступив порог, радостно пожаловалась:
— Ой, Маруся, что-то я нынче еле проснулась поутру, а днем опять прилегла, — так еле-еле встала. Вот и сейчас — одолевает меня сон! Иду к вам, а сама будто сплю.
Говоря это, она то ли улыбалась, то ли зевала.
— Погода такая, — сказала Маруся, тоже зевая. — Даже телята наши сонные да вялые, словно им снотворного в пойло кто-то подсыпал.
Ничего от прежнего общественного хозяйства не осталось в Лучкине — ни коровника, ни свинарника, ни сараев и амбаров, ни конюшни да кузницы — только телятник.
— А уж снегу-то, снегу! — долетало до Вани, словно из-за пелены ватной. — Еле дошла до вас… Эку борозду пропахала в снегу — как канаву! Иду, а меня качает. И вот подумай-ко: я сплю весь день, а ухарцев моих и сон не берет. Нет на них угомону!
Речь о ребятишках Веруни. Они у нее будто близнецы-тройняшки: все толстенькие, круглоголовенькие, причем один беленький, второй черненький и третий рыженький. Их
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!