Флирт и ревность - Джейн Донелли

— То, что нужно, — сказала Сайан.

Джордж согласился по поводу жары. Он сказал, что, пожалуй, уберется в магазине и мастерской попозже, и Сайан предложила:

— Если решите, что я могу вам чем-нибудь помочь, просто крикните мне. Пойду попробую что-нибудь слепить.

Она надела старый рабочий халат, закатала рукава и взяла старый ящик из-под каких-то товаров, чтобы использовать его как подставку. Она слышала из-за занавески стук машинки, но через какое-то время перестала его замечать. Она не могла бы сказать, когда это случилось, но в какой-то момент работа захватила ее, как будто что-то внутри безжизненной глины пыталось вырваться наружу. Теперь ей уже становилось нелегко — она переживала, злилась, когда что-то не получалось. Дело не шло, она никак не могла добиться той формы, которую задумала, но не оставляла работу, и, когда вошла Фиона с чашкой кофе, она стояла на полу на коленях, безнадежно глядя на свое творение, и ничего не слышала вокруг, пока Фиона не спросила:

— Бог мой, что это такое?

— Легко тебе спрашивать, — сказала Сайан. — Видимо, можно не интересоваться, нравится тебе или нет.

— По-моему, не очень. — Фиона вздрогнула, как от холода.

Сайан поблагодарила ее за кофе. Теперь она снова слышала стук машинки.

— Я только что отнесла Барни чашку, — сообщила Фиона. — Он тоже посмотрел на меня, как будто я из другого мира.

Обедала Сайан у себя в комнате. Фиона принесла еду наверх и сказала:

— Уже половина третьего, я догадалась, что ты еще работаешь. — Она бросила еще один взгляд на работу Сайан. — Не могу сказать, что теперь мне больше нравится. От него мне становится как-то одиноко.

— Почему?

— Не знаю даже. Это человек, женщина. Но она мне почему-то напоминает скалу, которую я видела в детстве. Там вокруг больше ничего не было, только эта скала, и она была так высоко, и я думала, как тяжело ей, наверное, держать все небо.

Время летело незаметно. Сайан не могла поверить своим ушам, когда вдруг в дверь постучал Лэнгли и спросил, можно ли ему войти. Она накинула на фигуру мокрую тряпку, открыла дверь, вышла в коридор и сказала:

— Прости, у меня часы остановились. — Лучше нагло солгать, чем признаться, что она была поглощена куском глины и совсем забыла про него. — Ты мог бы пока пойти поболтать с Барни, по-моему, он еще здесь. Или с Джорджем и с Фионой. Я буду готова через десять минут.

Лэнгли заглянул в складскую комнату, и Барни посмотрел на него с отнюдь не приветливым выражением, так что он спустился по лестнице и нашел Джорджа. Сайан успела помыться и переодеться в похвально короткий срок и от спешки выглядела ничуть не хуже, даже разрумянилась. Она еще раз пространно извинилась, и Лэнгли сказал, что за десять минут она сотворила чудо.

Они попрощались с Джорджем и Фионой, выехали из деревни и поехали еще дальше в глушь, по лесным дорогам, через фермы, по горбатым мостикам. В домике с соломенной крышей они выпили чаю с горячими ячменными лепешками и домашним сливовым вареньем. В одной деревушке они остановились и осмотрели дом, где родился знаменитый поэт. Сайан слышала про него, но не смогла бы вспомнить ни строчки из его стихов, даже если бы от этого зависела ее жизнь. А Лэнгли помнил. Он знал их довольно много и по дороге домой читал ей стихи. Он хорошо чувствовал музыку слова, у него был красивый, хорошо поставленный голос, и она слушала его с наслаждением. Любимой темой этого поэта была природа, и все картины Лэнгли тоже были посвящены деревенскому ландшафту, так что Сайан не удивилась, когда он сказал ей, что этот поэт всегда служил ему своего рода вдохновителем. Она подумала: интересно, а он знает, что Барни черпает вдохновение у Нелл Гвин? Потом она решила, что, наверное, знает, и промолчала. Неуместное упоминание этого имени могло испортить все настроение этого романтического дня.

Они вернулись к себе в деревню около семи часов вечера, и Сайан отказалась заходить в салон, сказав, что ей нужно кое-что сделать дома. Она попрощалась с Лэнгли и закрыла за собой дверь своей комнаты с таким чувством, будто за ней прятался ее тайный любовник. Она заглянула за занавеску, с радостью увидела, что Барни уже ушел, и остаток вечера провела за работой. Это была пустая трата времени, но, в конце концов, это было ее собственное время.

В течение следующих двух дней Барни держал слово. Он ни во что не вмешивался. Целыми днями он работал и никого не беспокоил. Перед тем как уйти из дома, он завтракал, дожидался, пока Сайан придет в салон, потом шел в комнату Нелли и работал там приблизительно до того времени, когда закрывался салон.

В студии Сайан помогала натягивать обшивку на шесть стульев из столового гарнитура, а Лэнгли был целиком занят «Денистонским утесом». Она строила планы насчет выставки работ Лэнгли и была очень рада, что никто больше не упоминает про ее выставку. Она не говорила Лэнгли, что каждый вечер проводит больше времени, чем, может быть, следовало бы, за своим глиняным изваянием, и не думала, что Барни обмолвился об этом Лэнгли. Она вообще почти не встречалась с Барни и не разговаривала с ним до утра среды, когда, проходя мимо кухни, он напомнил:

— Не забудь посмотреть сегодня вечером телевизор.

— А, Натали, — сказала она. — Обязательно.

— А что, что Натали? — спросил Лэнгли.

Барни к этому времени уже ушел. В последнее время он всерьез принялся за работу, и Эмили даже позвонила по этому поводу старому доктору Мюррею и попросила его зайти к ним и сделать Барни внушение. Однако доктор так громко захохотал, что Эмили пришлось отвести трубку подальше от уха. «Кто, я? — говорил он. — Я не мог удержать его в постели, когда ему было семь лет. А какая на меня надежда теперь, когда прошло двадцать лет?»

— Так что там насчет Натали? — повторил Лэнгли, и Эмили перестала мыть посуду, чтобы ничего не пропустить.

— Это та девушка, которая звонила ему в первый день, актриса. Сегодня ее будут показывать по телевизору, часов в восемь вечера.

Но у Лэнгли на этот вечер была назначена встреча с одним специалистом по антикварному серебру. Он был огорчен — ему хотелось увидеть Натали.

— Впрочем, — сказал он Сайан, — так много знакомых Барни появляются на телевидении и в газетах почти каждую неделю, что кого-нибудь мы обязательно увидим.

Сайан собиралась посмотреть фильм вместе с Фионой и Джорджем. Неожиданно к ней присоединился Барни.

Фиона придала этому маленькому событию оттенок праздника — она приготовила рис со специями и открыла бутылку красного вина.

Самый первый кадр начинался с крупного плана Натали, и Фиона вздохнула:

— Почему жизнь так несправедлива?

Натали Вендер была прекрасна: красивая лепка лица, превосходная кожа, огромные, с поволокой, глаза смотрели на зрителя сквозь пелену падавших вперед, развевающихся волос. Мужчина может утонуть в таких глазах, подумала Сайан. Она где-то читала эту фразу, и не раз, но ей раньше не доводилось видеть иллюстрацию этих слов. Фильм был довольно пустым, но действие шло быстро, и сюжет оказался интересным. Натали играла свою роль с каким-то неуловимым колдовским очарованием, так что, когда фильм закончился, Джордж и Фиона единогласно одобрили его. Сайан тоже. Она добавила свои похвалы в общий хор восторженных дифирамбов, и Барни сказал, что он все это передаст Натали и той наверняка будет приятно услышать, что все считают ее потрясающей.