Я был «майором Вихрем». Воспоминания разведчика - Евгений Березняк

— Пан капитан, приветствую вас на польской земле.

— Эту землю еще надо освободить.

— Будем освобождать ее вместе.

Я не спешил с ответом. Стал расспрашивать о старом Скомском, о планах на будущее, исподволь выяснял потенциальные возможности Юзефа. Оказалось, в доме Скомских часто останавливаются офицеры вермахта. Не обходили они и соседние имения. В помещичьих домах, в фольварках размещались штабы полков, дивизий. И почти в каждом в радиусе тридцати-сорока километров были у Юзефа друзья-приятели.

Еще один приятный сюрприз: в Кракове, на улице Голембя, у Скомских собственный дом. Там постоянно живут родственники Скомских, по словам Юзефа, патриоты.

Сам Юзеф на будущее смотрел трезво:

— Прежней Польше не бывать. Землей Скомских владеть Врублям. Оно и справедливо.

Говорили мы на смешанном русско-польском жаргоне. И тут открылся еще один секрет: второй год молодой Скомский упорно изучает русский язык, в библиотеке отца читает в оригинале (старый Скомский до революции учился одно время в Одессе) Пушкина, Тютчева. Краснея, запинаясь, прочитал четыре тютчевские строчки (к моему стыду, я слышал их тогда впервые):

Мы расстались с Юзефом в сумерках. Договорились: связь через Врубля, почта — дупло в старой сосне.

По-прежнему наезжая к приятелям, Скомский завел знакомство с одним гитлеровским асом. Благодаря этому знакомству, отличному знанию немецкого, умению быстро сходиться с людьми Юзеф стал своим человеком даже в ресторанах с объявлениями: «Собакам и полякам вход запрещен». Он научился глубоко, в самых сокровенных тайниках сердца прятать свою ненависть, свои чувства. Обхаживал своего аса, поил его отборнейшим коньяком, пока в дупле старой сосны не оказалась схема — расшифровка аэродрома и одной летной части. Расшифровку мы отправили в Центр. А несколько дней спустя в Кракове со всеми подобающими воинскими почестями хоронили обгоревшие останки гитлеровского аса. Он погиб во время массированного налета советских бомбардировщиков, не успев оторвать от взлетной полосы свой «Хейнкель».

Всю ночь пылали машины на отлично замаскированном аэродроме. Огромными хлопушками рвались бочки с бензином. Выли сирены пожарных машин. О налете Юзеф узнал от приятелей аса и несколько дней ходил именинником.

В ночь на 16 сентября мы работали допоздна, готовя донесение Центру. Накануне получили новое задание:

«Примите все меры разведки танков, частей на окраине Кракова, установите нумерацию частей, места штабов».

Отовсюду продолжали поступать информации. В одних говорилось об усиленном продвижении железнодорожных грузов в сторону станции Кобежице, в других — об отличительных знаках, номерах на танках и машинах. Предстояло просеять, сверить, сравнить, проанализировать десятки фактов, чтобы отжать несколько скупых строчек радиограмм:

«Восточная окраина Кракова (Кобежице) прибывают войска дивизии СС».

«Из Словакии прибыла танковая дивизия. 160 танков, преимущественно «Тигров», 20 бронемашин расквартированы в предместьях Кракова. Танки были в боях».

Текст передал для шифровки Ольге. В схроне тепло, пахнет чабрецом, мятой и… не спится. Как ни хорошо у Врублей, надо уходить. В эфире находимся полтора-два часа ежедневно, работая по одним и тем же позывным, в одно и то же время. Это просто чудо, что нас до сих пор не засекли. Что-то изменить пока трудно: радиопитание на исходе, слышимость — один-два балла. Выйдешь не в свое время — забьют. Пора в Бескиды, к Тадеку. Завтра же — к Тадеку.

Только под утро задремал. И тут же услышал голоса, топот ног, тревожный, предупреждающий крик Стефы. Выглянул в щель. В пяти метрах стоял немецкий солдат с автоматом наготове. Схватился за пистолет, но двор уже был забит гитлеровцами. Поддаться голосу чувства, броситься сломя голову в огонь или подчинить себя долгу, задаче?

Где Ольга? Может, успела уйти? Что со Стефой, Рузей, татусем? Но тут появился ефрейтор с нашей рацией. Следом тащили Ольгу в наушниках. Видно, схватили за работой. Как же все произошло? Вот что рассказывала потом Ольга:

— Шестнадцатого сентября тысяча девятьсот сорок четвертого года я, как и всегда, поднялась на чердак, чтобы связаться с Центром. Начала передавать радиограмму. Поглощенная делом, не слышала, как немцы окружили дом. Поняла все только тогда, когда меня схватили за волосы и к спине приставили ствол автомата. Потом меня за волосы стащили вниз. Внизу я увидела страшную сцену: в углу двора лежала лицом вниз с разведенными в стороны руками дочь хозяина Стефа. К ее голове был приставлен ствол автомата. В другом углу в той же позе лежал отец девочек.

Вокруг дома стояли солдаты с автоматами. По углам были установлены пулеметы. Мне приказали встать к стене, за которой находился капитан. Там было укрытие, которое мы с хозяином подготовили для него. Михайлов слышал все. Я решила вести себя так, чтобы немцы поскорее ушли: хотелось спасти жизнь командиру. На все их вопросы отвечала смело.

От капитана меня отделяла всего-навсего стенка из досок, и я очень боялась, чтобы он чем-нибудь не выдал себя.

На допросе, как это ни удивительно, мои ответы и ответы хозяина совпали. Наконец обыск кончился, и нас повели. Все это время меня мучил вопрос: кто мог нас выдать? Желая дать знать капитану, что опасность миновала, я запела. Когда мы вышли на дорогу, я увидела пеленгаторы. Мне сразу стало легче: я поняла, что никто из моих друзей не совершил предательства. Всех нас посадили в машину. Хозяин держался очень хорошо, даже улыбался, а у девочек вид был растерянный. Я снова запела песенку из фильма «Актриса», вставляя в нее свои слова, в которых просила хозяина держаться мужественно и не выдавать капитана. Он понял меня.

…Топот сапог. Шумит сено. Кажется, начали сбрасывать. Вот-вот доберутся. Лежу затаившись. Малейший кашель, движение, вздох — и конец.

Из дома тащат все: продукты, одежду. Гоняются за курами. Голос Ольги: «Вам только с курами воевать».

Сколько это длится? Час? Полтора?

Слышу: «Фойер, фойер!». Поджогом угрожают. Дом, стодола — все вспыхнет мгновенно.

«И в воде мы не утонем, и в огне мы не сгорим…» Не сгорим… Не сгорим.

Топот. Шаги. Тишина. Чуть приподнял доску: никого! А может, засада? Но и оставаться больше нельзя. Могут возвратиться, поджечь дом, как грозились. На мне майка, трусы. Главное, добраться к лесу, предупредить Грозу, Грушу, польских товарищей.

* * *

В лесу тихо. Только осины гудят. Млеет под сентябрьским солнцем папоротник. Лежу в густых зарослях, подвожу невеселые итоги дня.

Схвачены Врубли, Ольга. Рация в руках у гитлеровцев. Но… обыскивали небрежно. Значит, охотились только за рацией? Запеленговали? Возможно. Почему не сожгли дом Врублей? Оставили как западню?