Звук и ярость - Уильям Фолкнер

– Нет, мэм. – Сказал Ластер. – Мы весь день были во дворе, как ты велела.

Его рука пришла за другим куском пирога. Дилси ударила его руку.

– Только протяни еще раз, и я ее оттяпаю вот этим секачом. – Сказала Дилси. – Небось, он еще и кусочка не попробовал.

– А вот и нет. – Сказал Ластер. – Он съел вдвое больше моего. Спроси его, если не веришь.

– Только протяни еще раз. – Сказала Дилси. – Только протяни.

Вот так, сказала Дилси. Теперь, значит, мой черед плакать. Так вот и будем плакать вместе с Мори. Его теперь зовут Бенджи, сказала Кэдди.

Это еще почему, сказала Дилси. Он же свое крещеное имя до дырок пока не сносил, а.

Бенджамин это как в Библии Вениамин, сказала Кэдди. Ему это имя больше подходит, чем Мори.

Это еще почему, сказала Дилси.

Так мама говорит, сказала Кэдди.

Еще чего выдумают, сказала Дилси. Имя ему не поможет. И не повредит. Если имя менять, добра не будет. Вот мое имя было Дилси, как я родилась. И будет Дилси, когда уж и меня давно позабудут.

Откуда же будет известно, что оно Дилси, если его давно позабудут, Дилси, сказала Кэдди.

Оно будет в книге, деточка, сказала Дилси. Записано там.

А разве ты читать умеешь, сказала Кэдди.

Зачем, сказала Дилси. Мне прочтут. А я должна буду только сказать: я здесь.

Длинная железка прошла через мое плечо, и огонь ушел. Я начал плакать.

Дилси и Ластер дрались.

– Я все видела. – Сказала Дилси. – Нет уж, я все видела. – Она тащила Ластера из угла и трясла его. – Значит, он просто так, а. Вот погоди, вернется домой твой папаша. Будь я помоложе, я бы тебе уши с корнем повыдергала. Взять бы да и запереть тебя в погребе, и никаких тебе цирков. И запру.

– О-о, мэмми. – Сказал Ластер. – О-о, мэмми.

Я протянул руку туда, где раньше был огонь.

– Держи его. – Сказала Дилси. – Держи.

Моя рука дернулась назад, и я положил ее в мой рот, и Дилси меня схватила. Я все еще слышал часы между моим голосом. Дилси протянула руку назад и ударила Ластера по голове. Мой голос каждый раз выходил очень громкий.

– Давай скорей соду. – Сказала Дилси. Она взяла мою руку из моего рта. Мой голос вышел тогда громче, а моя рука старалась пойти назад в мой рот, но Дилси ее держала. Мой голос выходил громкий. Она сыпала соду на мою руку.

– Сбегай в кладовку и оторви полоску от тряпки там на гвозде. – Сказала она. – Ну, тише, тише. Ты же не хочешь, чтоб твоя мамаша опять расхворалась. Ну-ка, погляди на огонь. Дилси сейчас сделает так, чтобы рука у тебя перестала болеть. Погляди на огонь. – Она открыла огневую дверь. Я смотрел на огонь, но моя рука не переставала, и я не переставал. Моя рука старалась пойти в мой рот, но Дилси ее держала.

Она обернула вокруг нее тряпку. Мама сказала:

– Ну, что тут еще. Неужели мне и болеть спокойно нельзя. Неужели два взрослых негра ничего не могут сделать и я должна вставать с постели и спускаться к нему.

– Да ничего с ним не случилось. – Сказала Дилси. – Он сейчас замолчит. Обжег немножко руку, вот и все.

– Два взрослых негра, и вам нужно тащить его в дом, когда он вопит. – Сказала мама. – Вы нарочно стараетесь, чтобы он начал, потому что знаете, как я больна. – Она пошла и остановилась рядом со мной. – Тише. – Сказала она. – Сию же минуту замолчи. Ты что, давала ему этого пирога.

– Я сама его купила. – Сказала Дилси. – Из кладовки Джейсона на него и пригоршни муки не пошло. У него же сегодня день рождения.

– Ты что, хочешь отравить его дешевым пирогом из лавки. – Сказала мама. – Ты этого хочешь. Неужели у меня никогда не будет хоть минуты покоя.

– Идите-ка наверх и ложитесь. – Сказала Дилси. – Она сию минуту перестанет жечь, и он стихнет. Ну-ка, идемте.

– И оставить его тут, чтобы вы еще что-нибудь устроили. – Сказала мама. – Как я могу лечь, пока он тут вопит. Бенджамин. Замолчи сейчас же.

– Так некуда же его увести. – Сказала Дилси. – Это раньше у нас простор был. Ведь когда он плачет, его же во дворе не оставишь, чтоб все соседи смотрели.

– Я знаю, я знаю. – Сказала мама. – Это все моя вина. Скоро меня не станет, и тебе и Джейсону будет лучше. – Она начала плакать.

– Ну, тише, тише. – Сказала Дилси. – Не то опять сляжете. Идите-ка к себе наверх. Ластер уведет его в кабинет и поиграет с ним, пока я соберу ему ужин.

Дилси и мама ушли.

– Тише. – Сказал Ластер. – Тише ты. Хочешь, чтоб я тебе и другую руку опалил. Ничего у тебя не болит. А ну, тише.

– Возьми-ка. – Сказала Дилси. – И перестань плакать. – Она дала мне туфлю, и я стих. – Отведи его в кабинет. – Сказала она. – И если я его еще раз услышу, так я сама тебя выдеру.

Мы пошли в кабинет. Ластер зажег свет. Окна стали черные, и пришло высокое темное место на стене, и я пошел и потрогал его. Оно было как дверь, только оно не было дверь.

Огонь пришел позади меня, и я пошел к огню, и сел на пол, держа туфлю. Огонь пошел выше. Он пошел в подушку на мамином кресле.

– Тише ты. – Сказал Ластер. – Можешь ты хоть минуту помолчать. Вот я для тебя огонь развел, а ты даже и не смотришь.

Твое имя теперь Бенджи, сказала Кэдди. Слышишь. Бенджи. Бенджи.

Не говори ему этого, сказала мама. Приведи его сюда.

Кэдди подняла меня под плечами.

Встань, Мо… то есть Бенджи, сказала она.

Только не вздумай его нести, сказала мама. Неужели ты не можешь привести его сюда. Или ты и этого сообразить не способна.

Я могу его донести, – сказала Кэдди. – Дай я его понесу, Дилси.

– Ах ты кроха. – Сказала Дилси. – Ты ж такая маленькая, что и блохи не подымешь. Иди-ка и не шуми, как велел мистер Джейсон.

Наверху ступенек был свет. Там был папа в рубашке. Он так смотрел, что это было Тише. Кэдди прошептала:

– Что, мама заболела.

Верш поставил меня вниз, и мы пошли в мамину комнату. Там был огонь. Он поднимался и падал на стенах. Там был другой огонь в зеркале. Я чуял болезнь. Она была полотенце, сложенное на маминой голове. Ее волосы были на подушке. Огонь до них не доставал, но он светил на ее руке, где прыгали ее кольца.

– Подойди и скажи маме спокойной ночи. – Сказала Кэдди. Мы подошли к кровати. Огонь ушел из зеркала. Папа встал с кровати, и поднял меня вверх, и мама положила руку на мою голову.

– Который час. – Сказала мама. Ее глаза были закрыты.

– Без десяти семь. – Сказал папа.

– Ему еще рано ложиться. – Сказала мама. – Он проснется на рассвете, а еще одного такого дня, как нынешний, я просто не вынесу.