Не промахнись, снайпер! - Владимир Першанин

Помню, что вернулся в батальон поздно. С подарком для Вени Малышко (кусок сала и несколько вареных картошек) и новостью, что с завтрашнего дня будем охотиться на пулеметчиков из дзота. Веня с аппетитом ел сало с картошкой и согласно кивал головой. Я знал, такие защищенные пулеметные точки, как больной зуб во рту, для ребят в передовых траншеях. Не знал только одного, чем такая охота может закончиться.

Кроме обычных патронов, у меня имелся запас бронебойных, трассирующих и бронебойно-зажигательных. По словам Ангары, особенно эффективными являлись патроны с бронебойно-зажигательными пулями (черная верхушка с красной каймой), которые применялись в авиации. Такие патроны были дефицитом. Штук пять я отсчитал напарнику и десяток оставил себе.

Уже с утра мы наблюдали за дзотом. Бревенчатое сооружение хорошо защищал толстый слой земли. Действительно, уничтожить его можно было либо тяжелым фугасным снарядом, либо точными выстрелами трехдюймовой «полковушки». Но об орудиях речи не шло. То, что бревна загорятся от наших пуль, я очень сомневался.

Крупнокалиберный пулемет довольно интенсивно посылал длинные и короткие очереди в сторону траншей восьмой роты. Какие-то цели они могли разглядеть сквозь прореженные артобстрелом кроны деревьев. Я едва удержался от соблазна сразу открыть огонь. Расстояние до дзота составляло метров четыреста, я видел иногда лица пулеметчиков и был уверен, что не промахнусь.

Удерживало от немедленных действий то, что у нас были слабые укрытия, да и солнце вскоре перевалило на запад, и мы оказались на освещенной стороне. Дождались темноты, оборудовали позицию чуть правее, там, где деревья росли гуще. Вместе с Малышко вырыли два окопа. Песчаная трава поддавалась легко, хотя мешали многочисленные корни. Но они же и скрепляли почву.

Устали так, что в штаб батальона не пошли. Остались в роте Чистякова, где нас хорошо накормили и налили по сто граммов. Никто вопросов не задавал, видели, что мы готовились. Уже засыпая, я попросил дежурного:

— Позвони связистам. Скажи, что мы в роте.

— Сейчас позвоню. Если спросят, когда вернетесь, что сказать?

— Завтра вечером.

Слишком самоуверенный для войны ответ. Но в девятнадцать лет все мы кажемся себе бессмертными. А нам на следующий день пришлось действительно туго.

Утро выдалось солнечным. Амбразура, замаскированная ветками, выделялась хорошо освещенным узким прямоугольником. Я дождался, когда пулемет дал несколько очередей, и выстрелил. Попал с первого раза. Пулемет замолк, не закончив привычную для него очередь в 7-8 выстрелов. Молчал с минуту, затем, видимо, сменили раненого или убитого первого номера. Сменщик ударил с испугу и злости одной и другой длинными очередями. Но меня он пока не видел.

После моего второго выстрела пулемет замолк, а ствол слегка задрался вверх. Я дал знак Вене Малышко и выпустил по амбразуре пять пуль подряд. Малышко тоже успел выстрелить раза два. Все, уходим! Вернее, уползаем. Но скрыться нам не дали. Мы успели заползти в старый окоп за осиной и сжались в комок Вокруг сыпались мины, с правого берега неслись трассы пулеметных и даже автоматных очередей. «Наш», крупнокалиберный, пока молчал, но поджечь дзот мы не смогли.

Позже я понял, что было величайшей глупостью делать девять выстрелов подряд с одной позиции. Нас засекли и догадывались, в какую сторону мы уползаем. Минометы смолкли, беспорядочный навесной огонь мало что давал. Итальянцы пустили в ход 47-миллиметровую пушку. Осколочные снаряды методично обрабатывали квадрат поисков, падая через каждые восемь-десять секунд. Пусть они весили всего полтора килограмма, но пугала методичность.

Вначале полоса взрывов прошла вдоль берега, затем сместилась глубже в лес (не такой уж и густой!) и прошла новой полосой, протяженностью метров сто пятьдесят. Я понял, что третья полоса пройдет через нас. Подмывало выскочить и бежать, но итальянцы на это и рассчитывали.

— Побежим? — угадывая мои мысли, прошептал Малышко, прижатый к стенке узкого окопчика.

— Нельзя, переждем здесь. Прикрой голову.

Чем ее прикрывать? Только прикладом винтовки или противогазной сумкой, где лежат запасные обоймы, фляжка с водой, хлеб и кусочки сахара. Слабенькая защита. Третья полоса взрывов приближалась к нам. Самое опасное, даже не прямое попадание, оно маловероятно, а снаряд, который может врезаться в соседнее дерево. Тогда осколки полетят сверху и окоп не защитит.

Как оглушительно взрываются эти полтора килограмма металла и тротила! Очередной снаряд рванул метрах в десяти левее. Неужели следующий наш? Снаряд, предназначенный тебе, не услышишь, он прилетит бесшумно. Ударило в осину, уже в трех метрах. Осколки брызнули в другую сторону, зато на нас полетели сбитые ветки. Одна из них, огромная, толщиной с руку, падала острым концом вниз. Она же проткнет тело, как копье!

Страх заставил меня дернуться. Беспокойно заворочался Малышко. Ветка вонзилась в песчаную почву и, обвалив край, накрыла окоп. В голове мелькнуло, что опасность пронесло и следующий снаряд ударит метров на восемь правее. Но артиллеристы либо забыли довернуть ручку горизонтальной наводки, либо им глянулась наша высокая осина. Снаряд взорвался на земле совсем рядом, осколки смели невысокий бруствер и пронеслись в десятке сантиметров над головой. Нервы не выдержали. Я решил, что нас засекли и третий-четвертый снаряд обязательно накроет окоп.

— Венька, бежим!

Еще одна глупость. Я считал себя бывалым бойцом, но, по существу, оставался еще зеленым девятнадцатилетним мальчишкой. Про Веню Малышко и говорить нечего. Ему тогда и восемнадцати не исполнилось. Мы отбежали всего несколько шагов, когда за спиной разорвался снаряд. Напарник присел, по-детски закричав:

— Ой-ей! Больно как! Федя, не бросай меня!

Я подхватил его под руку, взял винтовку, и мы побежали. Теперь нас точно заметили. Итальянцы добились, чего хотели. Русские снайперы, не выдержав, выскочили из укрытия, и нас принялись расстреливать в спину. Спасла лишь удача. Не судьба нам было погибать. Эта коварная штука судьба порой подставляет человека под шальную пулю или осколок далеко от передовой. А случается, выручает из почти безнадежного положения.

Мы прибежали на позицию восьмой роты и свалились в траншею. Вене досталось штук пять мелких осколков, которые, пробив бушлат, гимнастерку и две пары белья, застряли под кожей. Их умело и быстро вытащил пинцетом ротный санинструктор, перевязал раны и отправил Веню в полковой лазарет (точнее, санитарную роту).

— Раны пустяковые. Но пусть от столбняка прививку сделают. Одежда грязная, раны инфицированы. Дойдешь сам?

— Дойду.

— Тогда шагай. Винтовку дружку оставь, там тебя долго не задержат.

Мне повезло. Осколок раскрошил ломоть хлеба и пробил фляжку. Чистяков приказал выдать новую, накормил.

— А пулемет из дзота все равно стреляет. Не возьмешь его винтовкой, — сказал я.

Наверное, в моем голосе слышался упрек, что командир, которого я всегда уважал, вынудил нас так рисковать.