Я - Коко Шанель - Екатерина Мишаненкова

Шанель закрывать свой бутик не собиралась, но к ее изумлению и возмущению это сделали работницы ее фирмы. Делегация работниц пришла в «Ритц» – Коко их не приняла, тогда они в свою очередь преградили ей дорогу в ее собственный магазин на рю Камбон.

Коко была в ярости.

Вместо переговоров она ответила увольнением трехсот работниц. Те не двинулись с места, видимо понимая свою силу – приближалось время предосенней коллекции, и сейчас они были нужны Шанель не меньше, чем она им.

В конце концов Коко пришлось уступить и согласиться на часть требований – она не могла позволить себе пропустить показ коллекции и уступить верховенство в моде своей главной конкурентке Эльзе Скиапарелли. Торжествующие девушки вышли на работу, и дом Шанель снова открылся.

Впрочем, куда больше чем забастовки в 30-е годы Шанель беспокоила выросшая конкуренция в мире моды.

Как ни велика была слава Шанель, остаться единоличным лидером модельного дела ей не удалось. Стоило ей окончательно победить Поля Пуаре, как подросла целая плеяда молодых кутюрье, уже наступающих великой Мадемуазель на пятки.

И самой значительной из них была блистательная итальянка Эльза Скиапарелли – аристократка и светская львица, которая после развода обосновалась в Париже и занялась там модельным бизнесом. В 1935 году она открыла свой бутик в доме номер 21 по Вандомской площади, буквально по соседству с Шанель, и открыто объявила, что собирается составить ей конкуренцию, а потом и вовсе вытеснить с модного Олимпа.

Эксцентричная, энергичная, черпающая вдохновение в эстетике сюрреалистов, Эльза Скиапарелли быстро приобрела немало поклонников своего творчества. Все осложнялось тем, что ее целевой аудиторией был тот же тип женщин, на который работала и Коко, поэтому конкуренция между консервативной элегантностью Шанель и радикальной эксцентричностью Скиапарелли развернулась не на жизнь, а на смерть. Коко даже имя соперницы никогда не произносила, упрямо продолжая называть ее просто «итальянкой».

Забавно, но через несколько лет Коко будет вспоминать эти времена с ностальгией – времена, когда в моде господствовали женщины, в которых она по прошествии десятилетия видела уже не соперниц, а практически союзниц против мужчин-модельеров.

После смерти Ириба, Коко распрощалась с мыслями о большой любви и долгой счастливой жизни с любимым.

Но совсем на себе крест ставить она не собиралась и нашла небольшое утешение в коротком романе с Лукино Висконти.

Будущая легенда мирового кинематографа представляла из себя в то время тридцатилетнего молодого человека, еще никому не известного, но энергичного и честолюбивого. Висконти познакомился с горько переживающей свою потерю Коко Шанель, был ею искренне очарован, несмотря на более чем двадцатилетнюю разницу в возрасте, и приложил все усилия, чтобы тоже ее очаровать. Как он сам говорил, он нашел в ней редкое сочетание женской красоты, мужского ума и фантастической энергии, перед которым не смог устоять.

Роман не продлился долго, они по обоюдному согласию перевели отношения в дружеские и сумели сохранить эту дружбу до самой смерти.

1 сентября 1939 года немецкие войска вторглись в Польшу. Началась Вторая Мировая война. Через несколько дней Коко Шанель впервые закрыла свой модный дом.

Сказать по правде, никто до сих пор толком не знает, что заставило ее принять такое радикальное решение. Франция не слишком охотно вступила в эту войну – не на них же напали. Мобилизация шла ни шатко, ни валко, никто никуда не бежал, не пытался скрыться, как это было в Первую Мировую. А ведь тогда, четверть века назад, как раз Коко была единственной из модельеров, кто продолжал работать в период всеобщей паники и растерянности. Почему же она закрыла свое ателье в 1939 году?

Злые языки болтали, что это была ее месть работницам, которые в 1936 году заставили ее отступить и согласиться на их требования. Теперь они все остались без работы. Но Шанель лишь пожимала плечами, слушая нападки профсоюзных лидеров – таких опытных работниц конкуренты с руками оторвут. Да, платить будут меньше, но это уже их проблемы.

Еще больше смешили ее обвинения в дезертирстве. Чем она могла помочь французской армии? Сшить для них форму? Ну так для этого есть конкуренты, которые будут счастливы принять такой заказ, если он конечно вообще будет.

Уже после войны она говорила: «Как можно было предполагать, что найдутся люди, которые будут покупать платья?.. Мне казалось это невозможным… Ну что же, я ошиблась… Это послужит мне уроком. Что бы теперь ни случилось, буду делать свои платья. Верю теперь только в мою работу».

В том же 1939 году, закрыв свой дом моделей, Шанель сообщила обоим своим братьям, Люсьену и Альфонсу, что больше не будет их содержать.

Их семья развалилась давным-давно, после смерти матери и бегства отца. И если с сестрами Коко все-таки выросла в одном приюте, то братьев она не видела много лет. Однако, став богатой, она разыскала их и помогла им вырваться из бедности.

Наследственность это или прихотливая игра судьбы, но оба ее брата стали ярмарочными торговцами, как их отец и дед. Шанель дала им достаточно денег, чтобы они бросили это трудное и не слишком прибыльное занятие. Люсьену она оплатила постройку дома, Альфонсу купила кафе, и обоим посылала ежемесячную ренту. Но с началом войны она безжалостно написала обоим, что ее дело пришлось закрыть, у нее самой серьезные денежные затруднения, поэтому рента прекращается.

Конечно, она не была настолько разорена, чтобы помощь братьям легла на нее тяжким бременем. Но чувствовала она себя крайне неуверенно. Теперь деньги ей шли только от продаж духов «Шанель № 5», да и за них ей пришлось несколько лет судиться.

Да и насчет братьев Коко не питала никаких иллюзий – она прекрасно знала, что они любят не ее, а деньги, которые можно от нее получить. Поэтому ее решение было окончательным. Кстати, сына своей покойной старшей сестры Джулии Коко не прекратила поддерживать даже в самые трудные для нее годы. Она заботилась о нем с детства, выучила его в лучшем английском колледже и даже подарила ему замок. В какой-то степени он был ее ребенком, ведь хоть и не она его родила, но зато она его воспитала. Для нее он был родным человеком, а не просто льстивым нахлебником, как братья.