День рождения - Татьяна Чекасина

…Как страшно, оказывается, звонить! Тыкаешь в цифры, рука дрожит. Трубки делают изо льда…

– Да, слышу. Не кричи, у меня слух почти абсолютный. В музыкалке все учителя твердят: «С такими данными надо сутками играть!» Посмотрела я в клавир: одни диезы и бемоли, – неторопливо и непонятно, как по радио, будто сквозь улыбку, говорит в ухо трубка. – Приходи ко мне. У меня дома такая ёлка! Папа привёз из экспедиции…

– А как? Я же не знаю дом!

– Ты где находишься?

– В будке! Мы с мамкой из неё звонили врачам, но дядя Валя не захотел от пьянки кодироваться.

В телефоне появляется молчание, а затем немного растерянный вопрос:

– А улица какая, где эта будка?

– Улица Красная! – догадка осеняет, пронзает: – Знаешь, где «Космос» строят?

– А ты что… там и живёшь?

– У самого! Я в жёлтом доме живу. В подвале.

Опять молчание, более продолжительное и более удивлённое. Рука замёрзла, варежки потеряны, ноги тоже окоченели. А голос спокойненько говорит:

– Я живу в доме, где гастроном с колоннами, на проспекте…

Ну, это место знакомое! Когда мамка на вокзале шалавилась, по этому проспекту они сто раз в троллейбусе ездили, а в гастрономе покупали: то молоко, то кефир (когда деньги есть, конечно). Дома там – ого-го! Сплошные. Один дом превращается в другой. В каждом по магазину, а то и по два. Надо бежать скорей, отогревая руки и ноги, да твердить: подъезд первый, квартира шесть.

Каждое утро дедушка, почётный железнодорожник и персональный пенсионер, спускается в магазин. Покупает молочные продукты, сыры, колбасы, рыбку красную, и полную сумку тащит домой. Сын в разъездах, сноха – артистка, вот и волоки.

– Здрасьте!

– Здравствуй, девочка! – ответил дедушка. В подъезде очки у дедушки запотели, но через туман разглядел он что-то необычное, а потому спросил немного въедливо: – А ты к кому такая?

Бойкий голосок выдал номер квартиры.

– К нам?!

Они входят в лифт, едут на четвёртый этаж. Лифт останавливается, и они выходят на площадку: дедушка, удивлённый и не обрадованный, и девочка в задубелом на холоде плаще с разными пуговицами. Там, где нет пуговиц, видна куртка, взятая у матери вкрадче из-под матраца. Интернатское пальто, новёхонькое, загнала мамка у перехода, а то дворничиха чуть дверь не оборвала: «За комнату не плачено! Свет вырубим!» Гадина. Мама и не слышала, как она куртку из-под неё тянула, они с дядей Валей на работу не пошли, будто у них тоже зимние каникулы.

Пока дедушка неторопливо, словно раздумывая, отпирает высокую обитую бордовой кожей дверь, девочка притопывает.

– Холодно? – поглядел с опаской.

– Малость заколела!

На всякий случай девочка рассмеялась. Вышло хрипловато. Её смех прокатился гулкой широкой лестницей, ударяясь о гранит ступенек, будто слепленных из каменных зёрнышек.

Дедушка открыл дверь:

– Ну, входи, коли так… – А что «коли так», не сказал. – К тебе, Катенька, тут…

– Изабелла! Ой, ты чего так вырядилась? Бабушка, это такая смелая девочка, и её Изабеллой зовут! Представляешь, у неё имя, как у винограда! Когда мы на юге отдыхаем, там столько этого винограда!

– Девочка, Изабелла, а ты чья?

Ну и бабушка! Как врачиха! Того гляди, пырнёт иглой. На пень нужны эти уколы! В больнице только знай кололи, ехидницы! Да лучше подохнуть.

– Я вам всё распроясню! Меня так назвала наша соседка в доме Пантелеймоновна. Маникюршей она работает. Деньги ей под салфеточку кладут. Умеют люди за «так» хапать, это тебе не уборщицей вкалывать: пока все туалеты вымоешь, – в глазах темно, а как получать – фига. Когда был пожар и дым у нас с мамкой, она взяла меня, Пантелеймоновна-то, и пошла давать имя. У неё кругом пузырьки. Я была маленькая у неё в комнате, ногти я красила, да и рожу заодно! Ха-ха-ха! Я и маленькая была смелая, хват хватом…

– Господи, а мать, где мать этой девочки! – воскликнула вполне бессмысленно бабушка, как бы теряя сознание.

Дедушка стоял возле двери. Точно боясь упасть, он крепко стиснул медное кольцо тяжёлой ручки. (Золотая! Вот бы поиграть!) Но был он, вроде, и наготове бежать за помощью в ещё одну имеющуюся на этой площадке квартиру.

– Мамка моя, говорите, где? Они уже тю-тю с дядей Валей! Поди, у рынка…

Ужас на лице бабушки сделался подвижным: подкинулись брови к гладко причёсанным волосам, затрепетали. А Катя навалилась на стену и (рохля она известная, «одиннадцать лет, а ума нет», – говорит старшая сестра) начала понимать, что допустила оплошность.

– Погодите! Бабуля, дедуся! Мы с ней, – у Кати уж и радости в голосе нет, и восхищения именем – ноль, да она уж и не произносит это, казавшееся только что красивым имя, – мы с ней познакомились там!

– Где это там!? – вонзается вопросом бабушка. – Где ты ходишь, господи, неужели на катке? Нет, я и отцу, и матери скажу, пусть сами разберутся и с катком, и с этикетками.

– Ну, бабушка! Чем плохо собирать этикетки?

– Ты же календарики собирала, – укорил дедушка. – А спички – дело серьёзное, вдруг, пожар. По вине такой девочки, помнится, весь наш барак даже и не шаял, а сразу пыхнул – и нет его!

– Дела давно минувших дней, – окоротила бабушка эти неуместные воспоминания о бараках.

– Мы познакомились в ДРК!

– На «ёлке»?

– Да.

– В Доме работников культуры?

– Да.

Бабушка ошеломлённо посмотрела на Изабеллу:

– А ты что, девочка… у тебя родители – работники культуры?

– …про рынок, – просуфлировал шёпотом дедушка.

– Что же они делают на рынке? – спросила недовольная подсказкой бабушка. – Ты, кажется, сказала, что твои родители пошли на рынок? Они торгуют чем-то?..

– Нет! Что вы! Они ночью пойдут на стройку… Знаете, где «Космос»? Наберут извёстки, в мешок покладут, а утречком – к рынку, там у ворот извёстку всем продают: тридцать рублей – кучка; покупай да бели, сколь влезет…

– Они работают…?

– Мамка в ДРК. А дядя Валя – маляр, но редко ходит на работу: он, то болеет, то пьяный.

– А мама твоя тоже пьёт?

– Ну, дак! Жить-то надо, вот и поддаёт.

– Какой кошмар! Постойте, погодите, – бабушка скрылась за матовой стеклянной дверью. – Катя, помоги мне.

– В ДРК она мне ничего такого не говорила про своих родителей! – слышался из-за дверей виноватый Катин голос. – Да и одета она была нормально: в школьную форму. И никакого запаха «трущобы», как ты сказала, бабушка, я не почувствовала, так как у меня насморк!

Бабушка вышла в прихожую с большим пакетом, протянула Изабелле.