Всякая тварь - Алмат Малатов

– А она пиво хлестала с Руслановой невестой! – накляузничал Эдик.

– Да что ж это такое, а, Пусечка? Алкоголь опасен в пожилом возрасте, правда, моя дэвочка?

– Чем это он опасен в моем возрасте? Ты вон в своем возрасте без всякого алкоголя с крысами разговариваешь. – И Раиса Рашидовна ушла в свою комнату. Эдикову сестру она не любила, а к крысам у нее отношение было сельскохозяйственное.

Оставшиеся обсуждали предстоящую свадьбу, совершенно не обращая внимания на мелькающую то тут то там Пусечку. Через полчаса квартиру состряс истошный вопль.

– Умерла моя дэвочка, отравили мою Пусечку! Это, Милка, все мать твоя, она давно грозилась ее изничтожить!

Пусечка лежала бездыханной возле раковины.

– Не смей трогать мою мамочку! – зарычала Милочка. – Она после операции, а ты со своей ебаной крысой!

– Если бы я хотела ее отравить, я бы ее давно отравила, – подала голос мамочка. – И тебя бы заодно, крысоводка хренова.

Эдуард посмотрел на стаканы с остатками пива, на крысу, на сестру, еще раз на крысу и с тоской сказал:

– Крыса пьяна. Господи, за что мне весь этот дурдом!

Пусечка тем временем приоткрыла глаза и, шатаясь, встала на лапы.

– Жива, жива дэвочка моя, – радостно заплакала гостья, – иди к мамочке, Пусечка!

Пусечка посмотрела на нее с отвращением глубоко похмельного человека и опять нырнула раскормленной мордой в стакан с остатками портера.

– Так, закончили банкет, – металлическим голосом сказал Эдик. – Раисе Рашидовне спать пора, тебя, Камилла, соседка уже час ждет, а с тобой мы собирались ехать за смесителем. Пойдем, пойдем.

– И алкашку свою хвостатую заберите! – высунулась из своей комнаты теща. – Это мне пиво принесли, а не ей! Мне!

Тем временем Руслан и Ирочка догонялись коньяком на хате у местной творческой интеллигенции, детской писательницы Мыловой. А пить с таким контингентом – занятие не для слабонервных.

Потому что Русский Писатель – это страшно. Страшней, чем Русский Композитор. Но самка Русского Писателя страшнее многажды.

Руслана до этого заносило в развеселый поселок Репино, природный ареал обитания российской творческой интеллигенции.

– Бывало, – говорил он Ирочке, – идешь поутру в столовую поселка, глядь – а что это в канаве булькает и ворочается? А это известная Русская Писательница Элла Мангустова. Следующие два дня Эллу водят в столовую в темных очках и под руки. Затем один день она творит бессмертные строки. А на четвертый день идут выжившие к утру писатели в столовую поселка Репино, глядь – а что это в канаве булькает и ворочается? Конечно же Элла!

– Если бы я такое писала, я бы поселилась в этой канаве, – ответила Ирочка и уставилась на хозяйку дома, которая в этот момент кусала за правую ягодицу пожилого искусствоведа.

А Руслан продолжал:

– Самка Русского Писателя во хмелю буйна и агрессивна. От самки Русского Писателя надо спасаться бегством, как только увидишь рядом с ней бутылку водки. Как и самец Русского Писателя, она любит писать прозу, пить водку и трахаться. В отличие от самца Русского Писателя, трахаться может всегда, что связано с половым детерминизмом этого редкого биологического вида.

– То есть не просто блядь, а еще и с талантами, – кивнула Ирочка и уснула на продавленной кушетке Мыловой.

К тому моменту квартира была завалена помятыми людьми в нижнем белье, а жара и обильные возлияния делали атмосферу почти непригодной для жизни.

Хозяйке было скучно. Пнув ногой авторские экземпляры детской книжки про «Вовасика и хану», она спела, аккомпанируя себе на пианино, несколько песен. Взяв бравурный аккорд, детская писательница хрипло затянула «А мы не шмары, мы не шмары и зря не шарим по валютным барам». Из старенького «Красного Октября» вылетела перепуганная крыса и скрылась в обломках паркета. Этой крысе в жизни повезло значительно меньше, чем Пусечке.

Вволю напевшись и покрыв отборным матом возмущенную шумом соседку, Мылова позвала Руслана на кухню говорить об искусстве.

Будь Руслан трезвее, чем она, ни за что не позволил бы вовлечь себя в язвительное кухонное обсуждение одной маститой литераторши. Хотя бы потому, что негоже хаять чужую востребованность, сидя посреди самого натурального бомжатника.

В середине ответного монолога Руслан заметил отсутствие над столом обесцвеченных кудряшек визави и некоторые физиологические изменения в собственном организме.

Решив, что Мылова упала под стол, он поднял скатерть.

И тут же понял причину внезапных приятных ощущений – она деловито делала ему минет. С тем же успехом можно было делать минет Буратино – пьян Руслан был до состояния древесно-стружечной плиты.

«Чвак, чвак, чвак… ыгм, ыгм!» – Руслан понял, что сейчас ему сблюют прямо в промежность. Скрыть от невесты кухонный минет еще было можно, а вот объяснить, кто заблевал портки в самом интересном месте, было бы сложнее. Аккуратно взяв за кудряшки, он отцепил от гениталий надежду русской прозы, которая моментально уснула.

В самолете обрученных крепко тошнило. Так обычно и бывает, если выпить в полете литр водки на двоих. Им предстоял не самый легкий день: за две недели до их свадьбы надумала сочетаться браком кузина Сонечка, причем в том же загсе. Так что при желании можно было считать это репетицией собственного торжества.

Сонечка перед свадьбой была подозрительно тиха и любезна и ни разу не обозвала жениха уродом. Ключом к разгадке стал чарующий запах спирта, который она выдыхала трепещущей ноздрей – обычно непьющая кузина перед церемонией высосала семьсот граммов виски. Для анестезии, как позже оправдывалась она.

Сонечка явилась на свадьбу в бежевом брючном костюме, с сигаретой в зубах и прокуренным контральто поинтересовалась: «Где этот гребаный „кадиллак“?!» Но в целом вела себя прилично, лишь иногда тихо икая и приговаривая таинственное слово «ебанаврот».

Свадебная тетка агрессивно махала указкой и грозно вещала о нерушимости семейных уз. На фразе про «в горе и в радости» пьяненький Руслан тихо, но отчетливо сказал: «Все равно она его не пропишет». Гости захихикали, а жених показал кулак. Поскольку Руслан был значительно крупнее жениха, а отросшие борода, усы и светлые кудри по плечам придавали ему былинный вид, гости захихикали еще громче.

Невеста кинула букет. Букет поймало кресло.

– Перекидываем! – равнодушно пожала плечами Сонечка. Памятуя о том, что через две недели самой выходить замуж, на этот раз букет цапнула Ирочка.

Банкет праздновали у отца жениха. Присутствующие стремительно напивались. Соня и Ирочка долго шептались, а потом залезли под стол, периодически выныривая за еще.

Руслан задумчиво рассматривал заливную рыбу. Он чувствовал с ней какое-то необъяснимое родство.