Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

больше не грохочут,

наступила тишь и благодать.

Сердце мое бедное,

чего же ты хочешь?..

Отто наблюдал за ним из окна. Увидев, что Элиас наклонился над канавой, он поспешил на помощь. Он отвел Элиаса домой, где тот свалился без чувств и всю ночь бился со смертью, судорожно изрыгая зеленую пену.

Люди смотрели из окон избушек.

— У нее только и осталось, что две коровы, ведь все хозяйство пришлось разорить... Ишь, ишь, ребятишки-то сидят с каким сурьезным видом... Небось, Алма-то как рада теперь. Она ведь очень скучала. Но Юсси как плох стал... И что у них получится... Отто, видно, будет помогать... да он и со своим хозяйством не управляется... А Янне в тюрьме...

— Слышь, пастор-то клянется, что сгон не по его воле был... Конечно, говорить все можно... Ведь не могли же члены церковного совета без него расторгнуть договор... Никто не мог против его воли... Но если сам-то имел такое тайное желание, то, конечно, не стал возражать... Потому что они этого Аксели ненавидели до страсти... Нынче пастор, слышно, такой любезный... Все справляется о здоровье старого Коскела... Но Элина так ненавидит его, со всей его любезностью, что лучше и не подходи... Уж если она возмущается, хотя всегда была такая робкая, застенчивая... А собой все так же хороша, как и прежде... И, видать, не такая натура, чтоб на чужих поглядывать, хотя давно без мужика... Небось нашлись бы охотники...

— Что ты, при Юсси лучше не пробовать... хоть бы и хотелось...

— Да, хошь не хошь, а пришлось отдавать обратно... И право выкупа будет. Ведь, сказывают, пункт об осужденных-то должны отменить. Потому как даже им совестно стало. Ведь расстрелянному-то торппа не нужна, только вдове и детям. Так неужто и дети должны нести наказание? В селе так и было: выгоняли вдов с ребятами на улицу. Детишки перепугались. Один мальчонка все ходил и спрашивал у матери: «Можно здесь посидеть? А здесь можно?»

— Теперь заговорили, что, давайте, мол, будем несправедливее. Хе-хе... Небось, задумались о справедливости, когда у немцев-то, слыхать, революция и с королем ничего не вышло. Когда им пришлось провести выборы, тут стало видно, чего они добились: сколько народу поубивали, сколько лишили гражданских прав, а только на двенадцать мест стало меньше.

Так обсуждался переезд Элины. Юсси и Отто перевозили ее вещи, разрешив старшим мальчикам ездить с каждым возом. Так что ребята покатались. Лучше всех был воз, на котором везли качалку. Дедушка так ее поставил и привязал, что они могли сидеть на ней. А Войтто бабушка отнесла на руках.

В Коскела ребятам больше не было жутко. Доски с окон отодрали и дранку сняли с труб. Дым, правда, сначала шел в избу, но его выпустили через окно. А бабушка граблями чистила двор. И мама тоже не боялась. Но она расстраивалась, что денег не хватит. Дедушка дал на покупку семян— из банковских денег дяди Алекси. Но она еще больше расстраивается оттого, что дядя Янне сидит в тюрьме за воззвание, а папино помилование не двигается. Это воззвание дедушка на стену прибил, но дедушке дал его дядя Янне перед выборами. Люди ходили мимо и оглядывались по сторонам. Лавочник пришел и сорвал воззвание. А дядю посадили в тюрьму за то, что там большими буквами было написано, чтобы вставали все проклятьем заклейменные рабы труда.

Дедушка Кививуори перевозил на Лемпи все хрупкие вещи, потому что Лемпи шагает лениво, не спеша. А на телеге Поку они бы разбились вдрызг, потому что Поку резко берет. У него резвость исключительная, говорит дядя Кивиоя. Он по два раза на дню приходил к маме надоедать, когда было нас согнали, чтоб продала ему Поку. Но мама все равно не продала. А он хлопнул свой бумажник на стол перед мамой и говорит: «Забирай, черт возьми, хоть все деньги, но отдай коня!»

Викки Кивиоя и теперь встретился им на дороге с небольшим возом сена. И дедушка тоже остановил лошадь.

— Дочкины вещи перевозишь... А я прикупил немного сена, у меня кончилось... Получил по дорогой цене у хозяина Пауну... Страшно злился старик, что социалисты победили... У меня на языке вертелось сказать ему: надо было, черт возьми, еще больше народу перестрелять!.. А, думаю, сено-то нужно, да и вообще — без толку... Но знаешь ли ты, что мой сын сказал хозяину Хауккала? Тот стал показывать ему новый канавокопатель. Ну, а ты же знаешь, что моего-то машинами не удивить; они ему все знакомы, начиная с велосипеда... Парень и говорит: «Поневоле, говорит, пришлось тебе, черт побери, покупать новый канавокопатель, раз ты старый-то свой в расход пустил...» Сказывают, он отправил под расстрел этого Арттури Раухала, который по канавному делу был мастер, каких мало... Так ему парень сказал... Ну и язык у него! В меня пошел... черт возь... бог ему помоги... Порадовал меня...

Викки хлестнул лошадь и поехал. А дедушка еще долго потом улыбался чему-то, сидя на передке повозки. Был обеденный час, и Преети шел с поля домой. Издалека он замахал руками:

— Останови на минутку... Такое, значит, дело... Был разговор тогда, с этим пиджаком-то покойного Алекси, чтобы, значит, моя-то пришла картошку сажать... Но потом так получилось, что у двух стариков той картошки... Ну, я ее и не... Но я помню, конечно... Скажешь Элине, чтоб только кликнула, так она придет...

Преети постарел и сгорбился. На пиджаке покойного Алекси уже были большие заплаты.

— Понагородили всюду этой колючей проволоки... а у меня глаза-то теперь не ахти как видят...

В весенне-синем небе пролетали птицы над серой деревней. Выкрашенное красной краской окно народной школы было открыто. Там проходила спевка: разучивали песни к весеннему празднику. Дети пели чистыми, звонкими голосами. Девочки выводили мелодию с благоговением, а мальчики — угрюмо глядя из-под насупленных бровей. На одном был слегка укороченный, ушитый мужской пиджак. «Отец оставил его в инвалидном доме и попросил Сиукола передать домой...» А под носом-то мокро по-прежнему. Другой исподтишка смотрел в окно, увидя там телегу с вещами Коскела. Но недремлющий глаз учителя тут же поймал его, и мальчик, спохватившись, громко запел:

Так наша радость: не можем мы

ее умерить порывы.

Так плеск прибрежной звучит волны,

так птиц лесных переливы.

Да, в этой песне отзвук забот.

Но берег наш ныне свободен.

В объятиях вольных