За правое дело - Василий Семёнович Гроссман

усаживая Софью Осиповну в кресло. – Я узнал от соседки по дому, Мельниковой, что в первый день бомбежки погибла Мария Николаевна. Но что с остальными, как Александра Владимировна? Дом их разрушен, я подходил к нему, и никто не знает об их судьбе.

– Да, бедная Маруся погибла, – сказала Софья Осиповна.

И она рассказала Мостовскому, что Женя увезла мать в Казань к Штрумам, что Вера, дочь погибшей Марии Николаевны, отказалась ехать с бабушкой, не хотела оставлять отца одного, поселилась с ним на Сталгрэсе; у нее легкий ожог лба и шеи; к счастью, глазу ее опасность не грозит.

– А сердитый юноша, Сережа, кажется? – спросил Мостовской.

– Представьте, вчера совершенно случайно встретила его на Тракторном заводе, он шел в строю, и я ему успела сказать лишь несколько слов о родных, а он мне сказал, что пять дней был в бою, он минометчик, и сейчас их снова направили занимать оборону на окраине Тракторозаводского поселка.

Потом, нахмурив брови, Софья Осиповна рассказала, что за эти дни сделала более трехсот операций и перевязок раненым военным и гражданским людям, что много пришлось ей оперировать детей.

Она сказала, что сравнительно мало ранений осколками бомб, больше всего переломов конечностей, повреждений черепа и грудной клетки обломками рухнувших зданий.

Госпиталь, в котором работала Софья Осиповна, ушел за Волгу и должен был вновь развернуться в Саратове, Софья Осиповна осталась на день в городе: ей нужно было закончить кое-какие дела, побывать в заводском районе, где находилась часть госпитального имущества, – его предстояло переправить на хутор Бурковский, в Заволжье.

Одним из дел ее было свидание с Мостовским. Александра Владимировна взяла с нее слово повидать Михаила Сидоровича и передать ему приглашение приехать в Казань.

– Спасибо, – сказал Мостовской, – но я не думаю об отъезде.

– Пора, я могу помочь вам доехать до Саратова на нашей госпитальной машине, – сказала Софья Осиповна.

– Мне предлагали товарищи из обкома, – ответил Мостовской, – но я пока не собираюсь ехать.

– Когда же? – спросила Софья Осиповна. – Зачем вам сидеть здесь, ведь все гражданское население стремится уйти за Волгу.

Но по тому, как сердито и недовольно закашлял Михаил Сидорович, Софья Осиповна поняла, что он не склонен продолжать разговор об отъезде и о соображениях, по которым решил оставаться в городе.

Агриппина Петровна, слушавшая разговор, так громко и тяжело вздохнула при этих словах военной докторши, что оба собеседника оглянулись на нее.

Обращаясь к Софье Осиповне, она просительным голосом проговорила:

– Скажите, гражданка, нельзя мне с вами поехать? Мне как раз до Саратова, там у меня сестра. Вещей у меня самая малость – корзинка да узелок.

Софья Осиповна подумала и сказала:

– Что ж, пожалуй, посажу вас в один из наших грузовиков, только я с утра в заводской район поехать должна.

– Господи, переночуете у нас, выспитесь. Где вы такой дом найдете целый, один на всю улицу. Народ в подвалах живет. Подвалы народом забиты.

– Заманчиво, – проговорила Софья Осиповна. – Моя главная мечта – выспаться. За четверо суток часов шесть поспала.

– Пожалуйста, – сказал Мостовской, – буду рад, устрою вас как можно удобней.

– Зачем его стеснять, – вмешалась Агриппина Петровна, – и вам будет неудобно, я вам свою комнату уступлю, у меня и выспитесь, а утром поедем.

– Вот на чем только поедем, – сказала Софья Осиповна, – наши машины за Волгой, до заводского района придется на попутных добираться.

– Доберемся, доберемся, – говорила обрадованная Агриппина Петровна, – до заводов недалеко, нам бы до Саратова. Самое трудное – через Волгу переправиться!

– Да, товарищ Мостовской, – проговорила Софья Осиповна, – вот вам и двадцатый век, вот вам и человеческая культура. Невиданное зверство! Вот вам и Гаагские конвенции о гуманных методах ведения войны, о защите гражданского населения. Все к черту! – Софья Осиповна махнула рукой в сторону окна. – Товарищ Мостовской, вы посмотрите на эти развалины. Какая уж тут вера в будущее, техника прогрессирует, но этика, мораль, гуманность – никак, это какой-то каменный век. Фашизм возродил первобытные зверства, прыжок в прошлое на пятьдесят тысяч лет…

– Ох, вот вы какая, – сказал Мостовской. – Отдохните, поспите-ка, пока не началась ночная бомбежка, может быть, это прибавит вам оптимизма.

Но и в эту ночь Софье Осиповне не пришлось выспаться. Когда начало темнеть и в туманном, дымном небе заныли моторы немецких ночных бомбардировщиков, послышался резкий стук в входную дверь.

Молодой красноармеец вошел в комнату и сказал:

– Товарищ Мостовской, я за вами приехал. От товарища Крымова. Вот письмо для вас. – Он протянул Мостовскому конверт и, пока тот читал письмо, спросил у Агриппины Петровны: – Напиться не найдется у вас, мамаша? Как я вас тут нашел – даже не понимаю.

Мостовской прочел письмо и обратился к Софье Осиповне:

– Понимаете, какая штука, меня зовут на завод, там сейчас секретарь обкома, а мне необходимо видеть его. – Он, волнуясь, спросил красноармейца: – Поедем сейчас? Можно?

– Конечно, пока совсем не стемнело, а то я не местный, час вертелся, пока вас нашел.

– Ну, а фронт как? – спросил Мостовской.

– Вроде потише. Товарища Крымова из бригады в Политуправление фронта отзывают. – Водитель взял кружку у Агриппины Петровны, выпил воду, вытряхнул оставшиеся капли на пол и сказал: – Пойдемте, а то я за машину беспокоюсь.

– Знаете что? – сказала Софья Осиповна. – И я с вами поеду, а то как завтра добираться? Высплюсь я уж после войны.

– Тогда и меня берите, – плачущим голосом заговорила Агриппина Петровна, – я одна в квартире не останусь. Я вам мешать не буду, а когда поедете на тот берег, и меня захватите. Разве я добьюсь сама переправы?

Михаил Сидорович спросил у водителя:

– Как ваша фамилия, товарищ?

– Семенов.

– Сумеете троих захватить, товарищ Семенов?

– Резина плоховата. Но как-нибудь довезем.

Выехали они в сгустившихся сумерках, так как Агриппина Петровна замешкалась со сбором вещей и, задыхаясь от спешки, волнения, все объясняла Михаилу Сидоровичу, где оставляет она картошку, керосин, соль, воду, кастрюли, переносила в комнату Мостовского перину, подушки, узел с бельем, валенки, самовар.

Михаил Сидорович сел рядом с Семеновым, женщины – на заднем сиденье. По городу ехали они очень медленно – улицы были преграждены грудами камней. Догоравшие пожары, невидимые при дневном свете, светились в темноте подвижными пятнами, раскаленные камни в подвалах рдели угрюмым красным огнем. Эти огни среди безлюдных улиц в пустых выгоревших каменных коробках производили тревожное и угнетающее впечатление.

Огромность бедствия, постигшего город, становилась ощутимой и реальной при движении по этим пустынным улицам, мимо сотен мертвых домов. Казалось, кладбищенский покой должен стоять над сожженным городом, но это не было так: и на земле, и в небе чувствовалось молчаливое напряжение военной