Гражданская война в Испании 1936-1939 - Бивор Энтони

Эдуардо Вал, секретарь Комитета обороны Центрального региона, поддержал Оливера, рассказав, что Негрин рассылал своим ближайшим коллегам зашифрованные телеграммы с предупреждением о необходимости эвакуации республиканской зоны. Из этого следовало, что Негрин ведет грязную игру. Было единогласно принято решение вести дело к формированию нового правительства без участия Негрина. Но, вернувшись в Мадрид, Эдуардо Вал, не полностью доверявший решимости своих товарищей, решил действовать самостоятельно[965].

В первой половине февраля агент Коминтерна Степанов старался убедить кадры Испанской компартии в Мадриде, что единственный возможный путь – это «революционная демократическая диктатура»[966]. Он предлагал заменить правительство «специальным советом обороны, труда и безопасности» в составе двух министров и двух солдат, «надежных и энергичных»[967], и вместо заключения мира продолжить войну до победы. На своей конференции 9–11 февраля коммунисты Мадрида согласились с этими предложениями. Пассионария тоже заявила о своей решимости победить в войне и выдвинула свой очередной лозунг: «Испания будет факелом, который осветит путь к освобождению народам, стонущим под фашистским игом»[968].

Пальмиро Тольятти был сильно обеспокоен. Он пытался предостеречь коммунистов от раскола между руководством и народом, до тошноты уставшим от войны и не желавшим слышать ни о чем, кроме мира[969]. Тольятти понимал, что коммунисты утратили поддержку по причине своей провальной военной стратегии, а также потому, что своей политикой множат число врагов, теряя друзей. Офицеры, в начальный период войны склонявшиеся на сторону коммунистов, теперь тайно им противодействовали: многие из них считали коммунистов основным препятствием миру. Наконец, командиры республиканских армий, еще остававшихся в центре, не питали иллюзий по поводу своей способности продолжать сопротивление. Нехватка оружия была не так серьезна, как в Каталонии, но они знали, что не имеют шанса выстоять перед националистами, имевшими подавляющее превосходство в артиллерии, танках и авиации.

От британцев ждать помощи не приходилось – Чемберлен хотел скорейшего прекращения войны. 7 февраля британский консул на Майорке Алан Хилгарт организовал при помощи националистов подписание на борту военного корабля «Девоншир» капитуляции острова. Цель британцев заключалась при этом в том, чтобы сохранить Балеарские острова за Испанией, исключив итальянское вмешательство[970].

12 февраля Негрин прибыл в Мадрид и на следующий день назначил заседание Совета министров. На этом заседании Негрин снова призвал к единству Народного фронта и еще раз подчеркнул свою решимость защищаться до конца: «Либо мы все спасемся, либо пропадем, будем перебиты и опозорены»[971].

В тот же день Франко опубликовал в Бургосе свой «Закон о политической ответственности». В его первом параграфе провозглашалась «политическая ответственность тех, кто с 1 октября 1934 до 18 июля 1936 года содействовал подрывной деятельности и ее усугублению, принося Испанию в жертву, и всех тех, кто противодействовал национальному движению активными действиями или вопиющим бездействием». Таким образом, закон можно было применить к любому республиканцу, комбатанту и некомбатанту. Британский консул в Бургосе сообщил в Форин Офис, что, по его мнению, этот закон не дает никаких гарантий освобождения от наказания служившим в республиканской армии или состоявшим в политических партиях, хотя то и другое не подразумевало уголовной ответственности[972].

Вопреки своим собственным призывам к сопротивлению, Негрин не стал создавать правительства ни в Мадриде, ни в Валенсии: он поселился на вилле близ Эльды, неподалеку от порта Аликанте, под охраной 300 коммандос-коммунистов из XIV корпуса. Оттуда он настойчиво рассылал по телефону и по телеграфу поручения, с одной стороны, пытаясь оживить оборону республиканской зоны, а с другой стороны, готовясь к эвакуации и изгнанию. Это всех запутывало, так как Негрин не объяснял своей логики и, явно живя в собственном одиноком мире, был отрезан от реальности. Он грозил, что уничтожит любого, кто с ним не согласится, и подвергался нападкам со всех сторон[973].

Вряд ли должно удивлять, что, несмотря на непримиримость Франко, многие верили в возможность того или иного соглашения с ним. По донесениям Международной военной комиссии часто раздавались заявления двух сортов: «Если бы испанцев оставили в покое с обеих сторон, мы бы, возможно, сумели прийти к соглашению» и «Мы устали от революционной свободы, а они – от жесткого фашистского порядка. Скорее всего, будет нетрудно договориться»[974]. Фактически единственным аргументом с республиканской стороны в пользу продолжения войны было то, что лучше погибнуть в бою, чем от пуль расстрельных команд Франко.

Сторонники Негрина, особенно коммунисты, пытались доказать, что, продержись республика до осени, ее спасла бы англо-французская интервенция. Но при этом не учитывался тот очевидный факт, что после того, как в битве на Эбро республика полностью утратила способность продолжать войну, и для Британии и Франции стало бессмысленным ей помогать, даже если бы у них оставалось такое желание. Они попросту не могли выделить на это войска и оружие в условиях угрозы со стороны нацистской Германии и нависшей над всей Европой опасности войны. Они не могли не предпочесть нейтральную Испанию во главе с Франко ослабленному и нуждающемуся союзнику в виде республики.

27 февраля правительства Великобритании и Франции официально признали правительство националистов в Бургосе. Послом Франции в Испании был назначен маршал Филипп Петен, назвавший Франко «чистейшей шпагой западного мира». В Париже верительные грамоты вручил президенту Лебрену Хосе Феликс де Лекерика. Затем Даладье передал франкистам все оружие и снаряжение республиканцев, оказавшееся во Франции, а также республиканский золотой запас в Мон-де-Марсане[975]. Он также гарантировал, что с французской территории не будет осуществляться деятельность, враждебная националистам. Испанским послом при Сент-Джеймсском дворе в Лондоне стал герцог Альба. Чемберлен ввел в заблуждение палату общин утверждением, что Франко отказался от любых политических репрессий, хотя «закон о политической ответственности» был издан за две недели до этого. США отозвали своего посла в республике Клода Бауэрса, чтобы установить отношения с Франко[976].