Вавилон - Маргита Фигули

Не удержавшись, Набусардар порывисто обнял Нанаи. Наперекор чванливой вавилонской знати, наперекор всему миру он будет слушать ее и не выпустит ее рук из своих.

— Так, мой Непобедимый, день за днем проводила я безмятежно, наедине со своей скульптурой, со своей мечтой. А сегодня, когда я вошла в мастерскую, мне показалось, что там кто-то прячется, хотя, ты знаешь, никому, кроме меня, входить туда не дозволено. Мне почудилось, будто за мной наблюдают. Но в комнате никого не было. Я протянула руку к ларцу из черного дерева, который ты заказал для моих инструментов, и, к удивлению, вместо железного резца нашла там кинжал, нашу семейную реликвию, у нас ее передают из рода в род… Тот самый кинжал, с которым я пасла овец. Не знаю, как он туда попал, но я схватила эту драгоценность и стала рассматривать. На рукоятке ее выбита надпись: «Жизнью пожертвуй, Гамадан, во имя чести и народа». Прочитала я это и забыла об улыбке «Матери с младенцем». Кровь вскипела во мне, словно бурный поток. Я бросилась во дворец и застала там Теку. Она как увидела кинжал, так глаз с него не спускала.

— Ты что-нибудь знаешь об этом кинжале? — спрашиваю ее с подозрением.

— Tсc… — Она остановила меня, приложив палец к губам. — Его посылает тебе добрая Таба, которую ты считала умершей. Ты единственная продолжательница рода, и он принадлежит тебе по праву наследства.

— А что с отцом? — спрашиваю я, зная, что Эсагила, испугавшись твоей угрозы, отпустила его… Правда, однажды ночью, в праздник богини Иштар, они подожгли наш дом. Отец вернулся на пепелище. Он не жаловался, не сетовал — просто решил таскать ил и глину из канала, чтобы построить новый дом. Ничто не сломило его, он был тверд, как и подобает Гамадану! Такими Гамаданы были всегда, такими мы и останемся! Но сейчас не об этом речь. Не за этим я к тебе приехала. Да, чуть не забыла — я послала отцу немного денег, не сердись…

— Ты правильно сделала, моя бесценная, — кивнул Набусардар, сжимая в своих ладонях ее руки. — Сознаюсь, мне было известно, что дом ваш сожгли, но я не хотел печалить тебя злой вестью. Я давно предлагал твоему отцу поселиться в моем дворце, но он отказался. Просил отпустить его на землю предков. Не взял и денег; надеюсь, он примет их от тебя.

— Пока жива Таба, сестра Синиба, я за отца спокойна. Она такая же бесстрашная, как и мой дядя. Неспроста послала она мне кинжал. Запертая в четырех стенах, плененная твоей любовью, я забыла о том, что творится на белом свете. Не знала даже, что персы сокрушили Мидийскую стену, что под Холмами пали двадцать тысяч воинов и храбрый Наби-Иллабрат. Об этом я узнала только теперь. Если бы не кинжал, я до сих пор ходила бы как зачарованная вокруг своей «Матери с младенцем». Кинжал вернул меня к действительности, и вот я здесь. Ты понял меня?

— Не совсем… Что же все-таки привело тебя сюда?

Под окнами зазвенели мечи — новые, булатные мечи, выкованные на заказ оружейниками из Дамаска. Солдаты рубились, испытывая их прочность.

Заслышав звон металла, Набусардар встрепенулся.

— Пойдем, я хочу, чтобы ты видела, какими мечами вооружил я мою армию.

Они наблюдали с террасы за молниеподобным сверканием мечей на плацу, и тут Нанаи проговорила умоляюще:

— Я пришла к тебе просить, чтобы ты опоясал меня мечом, о мой господин.

Он вздрогнул — что такое она говорит?

— Да, за этим. я и пришла к тебе. У тебя полегло двадцать тысяч воинов, вот я и решила, что смогу заменить хоть одного из них.

Теперь он понял. В голове его разом прояснилось, точно вспыхнули миллионы факелов, их пламя рассеяло угрюмый сумрак, в который вверг его душу Итара. Нет, нет, совсем он не одинок! Она — с ним, она неотделима от него, как неотделимо дыхание от живого тела, луч от солнца, роса от зари. Сбылось то, о чем мечтал он!

— Ты готова заменить одного из двадцати тысяч павших… А для меня ты значишь много больше. Ты до последнего дыхания будешь защищать Вавилонию, верю, но нельзя же всем умереть. Кому-то и жить надобно. Ты вернешься в Борсиппу и там переждешь злую годину. Я уже не смогу покинуть армию, но сердцем всегда буду рядом с тобой. Твой образ для меня — и меч и щит в бою. Клянусь, я одолею персов, а если царь и тогда откажет мне в моей просьбе, я сложу с себя благородный сан и все равно возьму тебя в жены. Я и теперь считаю тебя женой, матерью моих сыновей, которых подарит мне твое благословенное лоно.

— Я единственная наследница рода Гамаданов, господин, — стояла на своем Нанаи, — и мой долг — в годину опасности защищать родину с оружием в руках наравне с мужчинами. Не знать мне покоя ни днем, ни ночью, если я сложа руки буду смотреть, как умирают другие, как ты рискуешь жизнью…

— Я поклялся тебе одолеть персов, еще раз клянусь в этом священной нашей родиной и нашей любовью. Возвращайся в Борсиппу и жди победного конца этой кровавой войны. Никто не вправе потребовать, чтобы я и тебя принес в жертву; сознание, что ты жива, придает мне силы. Мысль о том, что ты в безопасности, наполнит меня отвагой. Твоя гибель подкосит меня. Послушайся, моя несравненная, жена моя, кровь и жизнь моя.

Услышав эти слова, Нанаи затрепетала, словно ольховая веточка на ветру.

Она бросилась ему на грудь и обвила руками его шею. Набусардар понял — она уступила… Он обнял ее и прижался щекой к ее кудрям.

Стало так тихо, что звуки дыхания и падающих капель в водяных часах казались им звоном колоколов.

Но снова тишину пронзил лязг мечей во дворе.

Набусардар отстранил ее:

— Мы должны расстаться, любовь моя, опора и щит мои, да хранит тебя твой Энлиль.

— Когда же я увижу тебя, мой бесценный? Долго ли продлится война? Не знаю, переживу ли я разлуку… Набусардар сокрушенно покачал головой.

— Война, видно, затянется, но мы не должны терять мужества.

Он осыпал ее поцелуями — целовал ей лоб, глаза. перецеловал каждую прядь на висках.

— Мне пора, Нанаи. пора…

Она выскользнула из его объятий, дрожа всем телом от тревоги и счастья.

— Да, пора…

Голос ее звучал чисто и звонко, но печально, будто колокол, в который мастер заколдовал свою боль.

Она поправила шлем на меднокудрой голове, запахнула длинный плащ и двинулась к выходу.

— Я велю солдатам проводить тебя, чтоб с тобой ничего не случилось. Они проводят тебя до самой Борсиппы, до нашего дворца.

— Не тревожься. Гляди. — Она приподняла полу плаща — на правом боку висел короткий меч, на левом — плетеный хлыст.

— И все-таки мне будет спокойнее, если тебя проводят.

— Ни одна душа не узнает во мне женщину. Даже стражники на мосту приветствовали меня как одного из твоих военачальников.

— Вавилон бурлит, моя бесценная, мало ли что Может случиться. Вдруг, когда ты будешь возвращаться, поднимут мост?