На рубежах южных (сборник) - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
– Это не упустим…
– Слушаю… А теперь повели, государь, тебе насчет своего дела челом быть… Отпусти меня на покой, государь. Принять чин ангельский восхотел я…
– Слышал я про то дело от Сергеича маленько, да все уповал, переменишь ты думы свои… – сказал царь тепло. – На кого ж ты меня-то покинешь?
– Э, государь, на что нужен я тебе, облихованный и всем ненавистный человеченко?.. – горько воскликнул Ордын, и губы его дрогнули. – Думным людям не нужны те великие дела государские, которые я для родины и для тебя намечал, – ничего им не нужно, кроме чинов да денег да вотчин. Да чтобы никто не тревожил покой их… Устал я, великий государь!..
– А скажи ты мне как на духу, Афанасий Лаврентьич: может, я чем тебя обидел? – проговорил царь. – Ты говори напрямки. Но только наперед знай: ежели и обидел, то ненароком. Таких слуг у меня нету еще… И ежели нужно что, говори: кому-кому, а для тебя ничего не пожалею…
– Нет, великий государь, премного я тобой доволен… – тепло отвечал Ордын. – И блага земные уже не нужны мне. Жена померла, сын на своих ногах, а я устал, сил больше нету, государь… Годы, знать, уж такие подошли. Отпусти меня, государь, – я уж Господу обет дал…
– Не могу я силой удерживать тебя, Афанасий Лаврентьевич… – сказал государь. – Делай, как Господь указывает… Но одно скажу: жаль, очень жаль, что ты меня покинуть хочешь…
Но в душе он был отчасти доволен: серьезный Ордын всегда несколько утомлял его.
– Челом бью, великий государь, по твоей милости… – низко поклонился Ордын. – Кому повелишь Приказ мой сдать?
– Повремени маненько, подумаем… – сказал царь и вдруг просиял: – А, Сергеич!.. А я уж заждался тебя совсем…
Сияюший Матвеев в темной ферязи, расшитом кафтане и высокой горлатной шапке боярской, бил челом великому государю, раскланялся с боярами, и обернувшись к следовавшему за ним жильцу с каким-то свертком на руках, взял у него этот сверток, снял с него шелковый плат и подал государю три книги в кожаных переплетах с серебряными застежками.
– Дозволь поднести тебе, государь… – сказал он. – Только что книги эти построили, тебе первому и подношу…
– А ну, ну, давай, покажи…
То была, во-первых, «Ездная школа господина Плювинеля, королевского величества высшего конюшего» с гравюрами и портретом Людовика XIII, затем «Прохладный вертоград», в котором сообщалось о камнях драгих, ко многим делам угодных и о силе их, и о том, как красоту сохранить, как истреблять домашних насекомых, как обезвредить всякого супостата, зверя, гада и нечистого духа, как пчелу сохранить, как предохранить поля от града, какие дни добрые, какие дурные, что в какой день лучше всего делать, как добыть счастья в людях и т. п. И, наконец, в особенно богато украшенном переплете труд самого Матвеева: «Государственная Большая Книга: описание великих князей и царей российских, откуда корень их государский изыде и которые великие князья и цари с великие ж государи окрестными с христианскими и с мусульманскими были в ссылках и как великих государей именованья и титлы писаны к ним, да в той же книг писаны великих князей и царей вселенских и московских патриархов и римских пап и окрестных государей всех персоны и гербы».
– Ну, исполать тебе, Сергеич!.. – сказал царь ласково. – Совсем ты избаловал меня, право! Отнеси-ка книжицы эти государыне… – обратился он к жильцу. – Пущай там позабавится. А ты, Сергеич, насчет комедийного действа хлопочи у меня. Патриарх разрешил, хоть и без большой охоты. А то наша Наталья Кирилловна заскучала что-то. Надо уж ее потешить…
– Стараюсь, государь… – сказал Матвеев. – Во все страны написано. Я думаю здесь одне хоромы для действа поставить, а другие в Кремле. А потом надо будет училище устроить, чтобы нам своих лицедеев иметь, а не бегать за ними по иноземным дворам…
– Вот, вот… – одобрял царь и вдруг просиял: – Вот ты, Афанасш Лаврентьич, спрашивал, кому Приказ твой сдать. Чего же лутче: передай его Сергеичу… А тебе, Артамон Сергеич, приказываю я отныне всем посольским делом нашим ведать…
Матвеев бил челом.
– А Афанасий Лаврентьич покинуть нас вздумал… – сказал царь.
– Знаю, государь… Что ж, и о душе подумать не плохое дело…
И все трое направились к боярам, которые стояли у мостков над прудом и число которых увеличилось.
– Ну а кто сегодня опоздал? – весело спросил царь. Оказалось, что опоздали два стольника: Семенов и Раевский.
– Ну, делать нечего, расплачивайтесь… – засмеялся царь. – Долг, говорят, платежом красен…
Недавно Алексей Михайлович придумал всех, кто опаздывал явиться на дворцовую службу, купать во всем наряде в пруду. Потеха эта новая доставляла ему и всем приближенным много смеха.
– Ну, Семенов, делать нечего… – сказал царь. – Расплачивайся…
Несколько жильцов подхватили будто бы испуганного Семенова, потащили его на мостки, раскачали, и Семенов полетел в воду. Сноп сверкающих на солнце брызг взорвался вверх, пошли по сонному пруду круги, а Семенов барахтался в теплой воде и притворно-испуганно кричал:
– Ой, батюшки, тону!.. Ой, родимые, тону!.. Ай, кормильцы…
И, сопя и отфыркиваясь, он побрел среди водорослей к берегу, нарочно падал, вставал и охал. Великий государь любительно смялся, и все бояре за ним. Из всех кустов осторожно высунулись смеющиеся рожи челяди, которая бросала всякое дело, только бы не упустить этой ежедневной потехи…
– Ф-фу!.. Вот уморился… – вылезая на берег, отфыркивался Семенов. – Право слово, думал, и не видать уж мне больше белого свету…
Вода текла с него ручьями, сафьянные сапоги хлюпали при всяком движении, но подобострастно смотрели с мокрого, текущего лица глаза на повелителя.
– Ну, жалую тебя за труды твои великие к царскому столовому кушанью, – смеясь, сказал царь.
Стольник – пожилой уже человек с большой бородой – повалился в ноги и, все хлюпая и струясь, снова поднялся. Мокрая борода была вся вывалена в песке.
– Ну, будешь еще опаздывать? – с притворной строгостью спросил царь.
– Буду, великий государь!..
– Как ты молыл?!
– Я молыл: буду, великий государь… – повторил стольник. – Не велико дело летом в пруду выкупаться, а зато у царского стола есть буду…
Алексей Михайлович раскатился.
– Так жалую тебя на сегодня двумя обедами!..
Стольник опять повалился в ноги… А жильцы тащили уже в воду Раевского. Он, барахтаясь, зашиб ногой глаз одному из жильцов. Тот со злобой начал тузить его. А, когда, раскачав, бросили его в воду, он успел ухватиться за своего врага, и оба упали в пруд и продолжали драку в воде. На берегу все за животики хватались… Князь Иван Лексеич закашлялся от смеха, весь побагровел, махал руками, плевался и снова, держась обеими руками за живот, плакал и смеялся одновременно. В горнице у окна покатывалась и вытирала слезы Наталья Кирилловна. Только Языков один улыбался кончиками губ да и то больше из политес. Он решительно не одобрял таких забав. Что сказала бы об этом мадемуазель Нинон дэ Ланкло? И мысленно ли думать, чтобы его величество король Людовик XIV купал так в Версали своих кавалеров?..
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!