Выбор оружия. Последнее слово техники - Иэн Бэнкс

– Не смотри на меня таким умоляющим взглядом.

Я покачала головой, но злиться на него, когда он смотрел на меня так, не могла. Что-то во мне сдалось, и я увидела, как робкая улыбка украдкой скользнула по лицу Линтера.

– Нет, – сказала я, – я тебя так легко не отпущу, Дервли. Ты совершаешь ошибку. Самую большую в своей жизни. Лучше осознай, что ты в свободном плавании. Не думай, что пара косметических изменений и новый набор кишечных бактерий каким-то образом приблизят тебя к homo sapiens.

– Ты – мой друг, Дизиэт. Я рад, что небезразличен тебе… но думаю, что отдаю себе отчет в своих поступках.

Снова пришло время мне покачать головой, и я сделала это. По пути назад к мосту и из парка Линтер держал меня за руку. Мне было жалко его, потому что он, похоже, осознавал собственное одиночество. Некоторое время мы бродили по городу, потом пошли к нему домой – позавтракать. Он жил в современном здании неподалеку от гавани и рядом с массивным объемом городской ратуши. Пустая квартира с белыми стенами и почти без мебели. Вид у квартиры был бы совсем нежилой, не будь там нескольких поздних репродукций Лоури и набросков Гольбейна.

К концу утра небо затянуло тучами, и, позавтракав, я откланялась. Я думаю, он ждал, что я останусь, но мне хотелось одного – поскорее вернуться на корабль.

{– Почему я сделал – что?

– То, что вы сделали с Линтером. Изменили его. Преобразовали.

– Потому что он меня попросил, – ответил корабль.

Я стояла на верхней палубе ангара. Я дождалась возвращения на корабль и только тут начала этот разговор через дистанционного автономника.

– И конечно, это не связано с вашим расчетом на то, что ему не понравится перемена и он вернется в материнское лоно. Не связано с тем, что вы пытаетесь ошарашить его человеческой болью, тогда как аборигены, по крайней мере, вырастают с нею и привыкают к мысли о ней. Не связано с позволением ему испытать физические и нравственные мучения; а когда он прибежит проситься обратно, вы посмотрите на него и скажете: «Ну а что я тебе говорил?»

– Откровенно говоря, нет. Вы явно верите, что я изменил Линтера в моих собственных целях. Это не так. Я сделал то, что сделал, потому что об этом просил Линтер. Естественно, я пытался его отговорить, но, когда понял, что его намерения вполне серьезны и он отдает себе отчет о последствиях (к тому же у меня не было никаких оснований считать его сумасшедшим), я исполнил его просьбу.

Да, мне приходило в голову, что ему может не понравиться такое уподобление землянам, но из его замечаний, когда мы с ним обговаривали все это, было совершенно ясно: он не ждет, что это ему понравится. Он знал, что это будет неприятно, но смотрел на это как на своего рода рождение или перерождение. Я считал маловероятным, что он настолько уж не готов к этому и будет настолько уж потрясен, что сразу же пожелает вернуться к своей генномодифицированной норме. Еще менее вероятным мне казалось – из-за этого он вообще откажется от идеи остаться на Земле.

Вы меня немного разочаровали, Сма. Я думал, вы меня поймете. Я уверен: тот, кто пытается быть безупречно справедливым и беспристрастным, не ищет похвал; но все же тот, кто ведет себя честно, а не руководствуется соображениями личного комфорта, может надеяться, что его мотивы не будут откровенно ставиться под сомнение. Я мог бы отказать Линтеру в его просьбе. Я мог бы сказать, что у меня эта мысль вызывает неприятие и я не хочу делать ничего подобного. Я мог бы построить адекватную защиту на одних только эстетических аргументах, но я этого не сделал.

На это есть три причины. Первая. Это была бы ложь с моей стороны. Я не нахожу Линтера более отталкивающим или отвратительным, чем прежде. Значение имеют его разум, его интеллект и состояние, в котором он находится. Физиологические детали по большому счету дело десятое. Конечно, его тело теперь стало менее эффективным, чем прежде, менее изощренным, более уязвимым, менее гибким по многим показателям, чем, скажем, ваше… но он живет на Западе в двадцатом веке и относится к экономически привилегированному слою. Ему не требуются отточенные рефлексы или ночное зрение острее совиного. Так что физические изменения воздействовали на его целостность как мыслящей личности в гораздо меньшей степени, чем ранее принятое им решение остаться на Земле.

Вторая. Есть только один способ убедить Линтера в том, что мы хорошие ребята, – это быть справедливыми и разумными, даже если сам он при этом и не кажется таковым. Если мы напустимся на него только потому, что он не действует так, как нравится мне или любому из нас, то тем самым укрепим его в представлении, что Земля – его дом, а человечество – родня.

Третья (и одной этой причины вполне достаточно). В чем состоит наша цель, Сма? Что такое Культура? Во что мы верим, пусть почти и не говорим об этом, пусть разговор об этом и смущает нас? Конечно, больше всего – в свободу. Релятивистскую, изменчивую разновидность свободы, не ограниченную законами, не закрепленную нравственными кодами, но… в конечном счете… именно потому, что ее так трудно определить и выразить, – свободу гораздо более высокого качества, чем любые ее проявления на планете под нами в данный момент.

Те же самые технологии, те же самые производственные излишки, которые, насытив наше общество, позволяют нам сейчас находиться здесь и, кроме того, дают возможность выбирать, как повлиять на земные события, давным-давно позволили нам жить по своему выбору, при одном ограничении: распространять этот принцип и на других. Это настолько основополагающий принцип, что не только во всех земных религиозных сочинениях он сформулирован более или менее одинаково, но почти любая религия, философия или иная система верований, существовавшая где-либо, содержит это положение. Но наше общество, согласно какой-то извращенной логике, стыдится этого часто формулируемого идеала, которого мы уже достигли. Мы живем с нашей свободой, пользуемся, наслаждаемся ею в той же мере, в какой наши добрые земляне о ней рассуждают. А рассуждаем мы о ней не чаще, чем земляне там, внизу, воплощают этот стыдливый идеал в жизнь.

Дервли Линтер – такой же продукт нашего общества, как и я, и в этом качестве (по крайней мере, пока не доказано, что он действительно «сумасшедший») имеет полное право ожидать исполнения своих желаний. Да один только тот факт, что он попросил о подобных изменениях – и принял их от меня, – доказывает, что он мыслит как культурианец, а не как землянин.

Короче говоря, даже при мысли, что у меня есть вполне основательные тактические соображения для отказа в его просьбе, оправдать этот отказ мне было бы не легче, чем, скажем, его немедленное похищение с Земли в тот момент, когда я заподозрил его в желании остаться. Я могу быть уверенным в своем праве убеждать Линтера вернуться назад, если я не сомневаюсь в том, что мое собственное поведение (как поведение наиболее сложной сущности) безупречно и согласуется как с базовыми принципами нашего общества, так и с моими возможностями для их реализации.}