Солдатами не рождаются - Константин Симонов

«Наверное, оттого так распетушился, – подумал он о Серпилине, – что Захаров ему передал о моем намеке на его прошлое. Наверное передал, – мысленно повторил он, тут же врубив и это в свою память в конце списка прегрешений Захарова. – А что? Да, намекал. И не намекал, а напоминал, – привычно нашел он уверенную, круглую, удобную для самочувствия формулу. – Потому что забывать об этом – лишнее. Если даже ничего не сотворит, язык у него все равно длинный, такой язык сам по себе пятьдесят восьмой статьей пахнет». Так молча думал Бастрюков.

А Серпилин с самого начала вспоминал о том, о чем Бастрюков подумал в конце.

«Да, – подумал Серпилин, – при большом желании и старании можно в случае чего и цепочку построить: когда-то сидел за „хвалебные отзывы о фашистском вермахте“ и теперь, спустя шесть лет, гнет ту же линию: редактора газеты шельмует. Да, при желании и старании в подходящий момент можно и так. А этот, скорей всего, и захочет и постарается. Хотя, может, и ошибаюсь».

И, вдруг с болью вспомнив о сыне, спросил неожиданно:

– У вас, полковой комиссар, дети есть?

Спросил, потому что подумал: «У меня, вот у такого, какой я есть, сын получился такой, что пришлось насильно гнать на фронт. А у этого, интересно знать, – какие и где, если существуют?»

– Есть. Два сына и дочь, – нехотя ответил Бастрюков. Как всегда, когда не он сам, а кто-нибудь другой первым нападал на него, он искренне считал себя несправедливо задетым.

– Где они?

– В армии.

– И дочь?

– И дочь, – все так же хмуро и односложно ответил Бастрюков. Его семья всегда была той частью его жизни, которой он не любил касаться в разговоре с неприятными ему людьми, да и вообще не любил касаться.

«Да, – подумал Серпилин, – у него все трое на фронте. А у меня так до сих пор и неизвестно где. „Яблоко от яблоньки“, „сын за отца не отвечает“… все это так, слова. И ясности в жизнь они вносят мало, особенно в наше время и в нашу жизнь». И, подумав об этом и еще раз мысленно повторив привычно застрявшую в памяти фразу «сын за отца не отвечает», вдруг как камень в самого себя бросил: «А отец за сына?» И было это так неожиданно, что на секунду даже показалось, что спросил вслух.

Он отвернулся от Бастрюкова и стал смотреть в окно машины, ожидая, когда начнутся те за последние дни взятые места, где он еще не был. Вот здесь, налево, в этих красных кирпичных развалинах, был временный наблюдательный пункт армии, здесь они сидели четыре дня назад, а потом, под вечер, немного проехали с Батюком туда, куда едут и сейчас, осматривали занятое в тот день. А за этим уже начиналось известное ему только по картам и донесениям. Там, впереди, на развилке дорог, идущих в Сто одиннадцатую и Сто седьмую, должен ждать маяк от Пикина.

Так оно и есть. Прямо на дороге, на открытом месте, стоит «эмка», и около нее знакомая фигура ординарца Пикина – старшины Пчелинцева.

Увидев подъезжавшую машину, старшина вгляделся и поднял руку. Серпилин еще издали увидел, как он улыбается, улыбнулся в ответ и на ходу открыл дверцу.

– Здравствуйте, товарищ генерал, – радостно вытянулся около машины Пчелинцев.

– Здравствуйте, Пчелинцев. – Серпилин протянул руку. – Давно ждете?

– Пять минут, товарищ генерал. Товарищ полковник Пикин извиняется, что вас лично не встретил: бой идет.

– А если б он меня встретил, я бы ему взыскание дал, – усмехнулся Серпилин пикинским церемониям, от которых уже начал отвыкать.

– Разрешите ехать впереди? – спросил Пчелинцев.

– Скажите водителю, пусть едет впереди, – сказал Серпилин, – а вы со мной сядьте. Хочу про начальство расспросить, как оно живет.

Пчелинцев побежал к первой машине и, вернувшись, выжидательно остановился. Думал, что Серпилин пересядет вперед. Но Серпилин подвинулся на заднем сиденье.

– Лезьте!

– Неудобно, товарищ генерал, разрешите…

– Лезьте! – повторил Серпилин. – Мне головой крутить – себе дороже.

Пчелинцев сел бочком, чтобы не теснить начальство, и захлопнул дверцу. Машина тронулась.

– Как полковник Пикин живет, не раздобрел с тех пор, как от меня избавился?

– Наоборот, товарищ генерал, работы у него знаете сколько, – сказал Пчелинцев с той особенной интонацией, которая бывает у адъютантов, считающих, что именно их начальник, на каком бы месте ни находился, все равно – всему делу голова.

Пчелинцев, бессменный ординарец Пикина с начала летних боев, был сравнительно молодой, тридцатилетний человек, по образованию землемер. Он великолепно знал топографию, читал карту и по чистой случайности попал на фронт, пройдя мимо офицерских курсов. Да и на фронте мог бы давно стать офицером, если бы не Пикин, который, заполучив его в ординарцы летом, в неразберихе, с тех пор не отпускал от себя. По должности Пикину не было положено адъютанта в офицерском звании, и он, по сути приобретя себе адъютанта в лице Пчелинцева, довел его до звания старшины, а дальше придержал – ожидал, когда переменится его собственное служебное положение.

– Как сегодня воюете? – Серпилин взглянул на Пчелинцева и подумал, что все же Пикин не прав в отношении этого человека, – уже давно можно было получать от него больше, чем он дает.

– Туманян сегодня с утра хорошо пошел, и Цветков неплохо. Ровненько, но крепенько, как вы всегда говорили: Цветков есть Цветков.

И Серпилин невольно улыбнулся этой присказке, уже ставшей для него воспоминанием.

– А вот и наши места пошли, – весело сказал Пчелинцев.

«Наши места» начались с развороченных немецких танков, стоявших впритык к самой дороге. Вернее, не они стояли у дороги, а наново наезженная по снегу дорога огибала их.

– Приехали. – Пчелинцев выскочил наружу, когда машина еще тормозила.

– К кому привезли? – спросил Серпилин, увидев среди развалин у темневшего входа в подвал автоматчика, кажется, знакомого.

– К Пикину.

– А где командир дивизии? – Серпилин еще заранее решил, что, учитывая привходящие обстоятельства, к первому явится именно к Кузьмичу. Решил, но расчувствовался, когда въехал в расположение «своей дивизии», и забыл сказать Пчелинцеву, а тот, конечно, подвез прямо к Пикину.

– Генерала нет, еще с ночи в полки уехал, – сказал Пчелинцев, как о привычном.

– Ну что ж, зайдем к Пикину, узнаем, где командира дивизии искать. – Серпилин повернулся к вылезшему вслед за ним Бастрюкову: – Зайдемте к начальнику штаба, узнаем обстановку.

– Мне в политотдел дивизии надо, товарищ генерал, – сказал Бастрюков.

– В политотдел – это обратно. Развернитесь и поезжайте туда, где – видели? – «эмочка» у дороги стояла, – сказал Пчелинцев. – Это Бережного «эмочка», как бы он тоже в полки не уехал.

– Разрешите отбыть? – козырнул Бастрюков.