Комсомолец. Осназовец. Коммандос - Владимир Поселягин

Похлопав аппарат по борту, я стал разбираться, что же мне досталось. Это был связной двухместный аппарат, с турелью пулемета позади. Модель была «МГ-15». Поискав, я нашел запасные банки с патронами для него. Имелся небольшой грузовой отсек, в котором уже были сложены мои вещи, вот и все. Сам самолет был не новый, на борту, крыльях и днище были видны заделанные пулевые отверстия, а вот двигатель был, видно, менян, новенький, без единого потека масла.

Поправив фуражку, сделал легкую разминку и, приподняв хвост, я развернул самолет. Взлетать лучше по проверенной площадке. Еще раз осмотрев планер и мотор и проверив уровень масла, я полез в салон за канистрами. Весело насвистывая, я поднялся на шасси и, держа в руках над головой канистру с бензином, стал заливать в бак горючее. Пришлось делать это осторожно, воронки у меня не было, ладно хоть горловина была достаточно широкой. Опустошив эту двадцатилитровую канистру, я долил еще десять литров и, закрыв горловину, перешел на другую сторону. На самолете было два бака в крыльях, по сорок литров каждый, горловины с обеих сторон фюзеляжа.

Руки уже устали держать тяжесть на весу, поэтому я опустошил вторую канистру и, давая рукам немного отдохнуть, долил моторного масла. Немного, мотор новый, особо злостно его не потреблял. Потом я залил во второй бак последние двадцать литров из третьей канистры и закрыл горловину. Километров на триста хватит, да и этого было много, до нужного мне аэродрома было пятьдесят семь километров, как я определил по карте. В принципе, посмотрим, дальше еще один аэродром есть, километрах в двухстах, за Киевом, можно и там заправиться.

Вытерев тряпицей канистры и крылья от потеков, я убрал канистры обратно в салон. Теперь он бензином пропахнет… Достал сидор и один из ранцев. Расстелив на траве под крылом плащ, я стал раскладывать на нем припасы.

В это время вдруг заорала сорока в лесу, крик мне был знаком. Так птица орет, когда ее кто-то потревожил. Пододвинув к себе автомат, я настороженно осмотрел опушку. Я был лесным бойцом и по звуку мог определить, что происходит. После посадки лес успокоился, и я тщательно вслушивался в него, так что как только заорала сорока, понял, что ко мне кто-то идет. Люди.

Вскочив на ноги, я метнулся в сторону и, углубляясь в лес, стал заходить неизвестным со спины. В отличие от них, там, где проходил я, лес был тих. В лесу тоже можно вести себя тихо, главное уметь это делать. Через минуту я засек между деревьями движение и направился в ту сторону. То, что неизвестных было пятеро, я уже определил, осталось узнать их принадлежность. В принципе, это могут быть партизаны Лютого, эта местность входит в зону его ответственности. Я, как боевик и командир из Центра, знал, где расположена большая часть партизанских отрядов, некоторые из них даже курировал. Но об отряде Лютого только слышал, самому с ним работать не доводилось.

Неизвестные шли осторожно, сторожась, поглядывая вокруг. Пока они сближались с опушкой, причем лечь и добраться до открытой местности на животе из них, похоже, никто даже не подумал, я их успел рассмотреть. Одеты разнообразно, но у одного старый шлемофон танкиста, такие ни полицаи, ни немцы носить не будут, это точно. Вооружены они тоже были своеобразно. У двоих были винтовки Мосина, у двух других – немецкие карабины, а у старшего, у того, что со шлемофоном, имелся ППШ, причем новый. Видать, недавно получил.

Одеты, как я и говорил, они были разнообразно, в большинстве в гражданскую одежду, но у двоих были элементы советской формы. У одного пилотка со звездочкой, у другого красноармейские шаровары.

К этому времени они добрались до опушки и, держа в руках оружие, стали разглядывать стоявший на поляне небольшой самолет со свастикой на хвосте и крыльях и негромко переговаривались.

Я уже определил, что это партизаны, видимо разведгруппа, и, покравшись ближе, встал в трех метрах от того, что со шлемофоном, и, громко прочистив горло, сказал:

– Вы бы хоть охранение выставили, а то как котят можно передушить.

Как я и ожидал, единственный, кто успел отреагировать, это «танкист». Пока остальные удивленно хлопали глазами, он перевернулся на спину и попытался открыть огонь, но я ногой выбил у него из рук оружие.

– Не балуй, свои, – строго сказал я, поправляя «МП» на боку. Он у меня висел на длинном ремне, так удобнее стрелять от живота.

«Танкист», увидев, что неизвестный, то есть я, в советской форме, улыбнулся и с облегчением выдохнул:

– Испугал, чертяка.

– Ну так старался, – протянув ему руку, ответил я. – Отряд Лютого?

– Ну да, – кивнул тот, вставая и с интересом осматривая меня. – В дозоре мы были, а тут над головами самолет пролетел и скрылся за деревьями. Антоха на дереве сидел. У нас там наблюдательный пункт организован, вот мы и побежали сюда, узнать, что происходит.

– Понятно, я так, в принципе, и думал, – кивнул я и, осмотрев остальных подошедших партизан, спросил: – Не хотите позавтракать трофейными харчами?

– Почему нет, нас наблюдатель разбудил. Только вчера ужинали, – согласился «танкист» и протянул руку: – Старшина Златонюк, раньше мехводом был в четвертой танковой бригаде. Про Катукова слышал?

– Как не слышать, и воевал вместе с ним в сорок первом. На броде одном немецкую часть сшибали. Сшибли, кстати.

– А когда это было?

– В середине октября.

– Не, я раньше в плен попал, потом бежал. Но приятно, что с парнями нашими дрался. Какой батальон?

– Не знаю, но ротный там был капитан Бурда.

– Так я его знаю, в соседнем батальоне служил. Смотри, капитана уже получил, – уйдя в себя и чему-то улыбаясь, пробормотал старшина.

– Товарищи командиры, – сделав уморительную мордочку, сказал паренек примерно моей комплекции. – Может, поедим уже?

Все засмеялись, мимика у того действительно была забавная.

– Ох, Антоха, – покачал головой старшина.

– Идем, я сам чуть не сутки не ел, кишка с кишкой играет и вальс танцует.

Мы прошли к богато разложенному столу и, рассевшись вокруг, стали готовить: кто заметно зачерствевший хлеб резал, кто банки вскрывал, кто еще что нужное делал.

– Откуда аппарат? – спросил старшина, кивнув на самолет.

– От немцев, вестимо, – ответил я и, достав из банки сосиску, постучал ею о край, встряхивая, и положил на кусок хлеба. – Угнал ночью.

– Расскажешь? Ты, кстати, не представился.

– Фамилию говорить не буду, не положено нам. Сержантом зовите. Это мое звание.

– А в петлицах почему тогда младший?

– Не моя гимнастерка, моя в самолете сгорела.

– Уже интересно, – набив полный рот, старшина стал яростно жевать, кивнув в знак готовности выслушать, остальные тоже пододвинулись поближе, ловя каждое слово.

– Значит, так, – начал я вешать лапшу на уши, – как только наш самолет был подбит над передовой, так остальные попрыгали за борт, когда загорелось одно крыло и хвост, а я остался один, с ужасом глядя на измочаленный осколками парашют. А самолет падал… Я ведь в аэроклубе учился на одномоторном самолете, а тут с двумя, он сложнее в управлении. Но прыгнул за штурвал и стал планировать. Покинуть самолет я не мог, парашюта не было, запасного тоже, шанс только один – сесть на вынужденную. Ночь, не видно ничего, смог сесть на разваливающемся самолете, тут просто повезло, честно скажу. Из кабины выскочил, салон горит, ну и, прикрываясь рукой, рванул к двери и наружу, благо она открыта была. Успел только мешок, что у кабины лежал, прихватить, и все. Комбинезон весь в дырах, да и форма тлеет. Так что я отбежал подальше, скинул все и остался в одном исподнем. Залез в мешок, а там форма и гражданская одежда для нашего радиста. Мы с ним одной комплекции. Оружие в салоне осталось, сгорело, в кобуре только пистолет, да глушитель к нему имелся в комплекте. В общем, оделся в гражданку и побыстрее ушел от обломков. В кармане была пачка спецсредства, посыпал следы, чтобы с собаками не нашли. Ну, а дальше долго шел и под самую ночь на пост жандармов наткнулся, и они меня за деревенского приняли…