Два измерения... - Сергей Алексеевич Баруздин

написал своей маме, просил ее сходить в дом Вероники и перепроверить адрес, и она прислала мне уже другой номер полевой почты.

Но и по этому номеру Вероника не откликалась.

…В марте мы оказались в Германии. В деревне Обер-Кюшмальц нам дали отдых — первый после наступления 13 февраля на Сандомирском плацдарме.

День стоял теплый, даже душный, солнечный и необыкновенно тихий. За деревней был виден довольно приличный для здешних мест лесок. Деревня средних размеров, с кирхой и сотней домов, не пострадала в боях. Грелись на солнце красные черепичные крыши, блестели стекла в аккуратных серых двухэтажных домиках. Местных жителей здесь не было, они все, видимо, бежали, и дома заняли наши — красноармейцы и командиры. Здесь же находился штаб дивизии, какие-то хозвзводы и наша крошечная часть, которая в силу причастности к Резерву Главного Командования (РГК) моталась по всему немалому Первому Украинскому фронту.

Прямо на улице мы устроили из трех пустых железных бочек вошебойки и, пока они дымили, сидели рядом полуголые на свежей зеленой траве. В садах уже зацвели первые яблони и вишни, желтели одуванчики и выглядывали белые глазки трилистников, напоминающих подснежники.

Неожиданно кто-то крикнул:

— Глядите, славяне!

Мы повернули головы и замерли в удивлении.

Из леса, по полю, неторопливой походкой шел прямо к деревне огромный красавец лось. Могучая шея его была чуть сдвинута вправо, из нее сочилась кровь, а возле раны кружились мухи.

Несколько солдат вскочили и бросились к лосю, но он остановился и принял решительную позу — не подпуская к себе.

Мы тоже бросились к лосю и теперь уже ясно видели его рану, кто-то вытащил индивидуальные пакеты, пробуя приблизиться к нему, но лось опять нагнул голову и сердито повел рогами.

Пока мы обсуждали что к чему и гадали, как помочь зверю, из-за наших спин выскочила девушка в гимнастерке с погонами младшего лейтенанта и с какими-то еле слышными, явно ласковыми словами начала медленно приближаться к лосю.

Я видел ее со спины, но узнал сразу — по крошечной фигуре, по короткой прическе, по очертаниям, которые лишь изящно подчеркивала военная форма.

Вероника!

А девушка уже была рядом с лосем. Она гладила его по морде и делала свое дело — перевязывала рану.

Обернувшись к нам, она спросила:

— У кого есть соль?

Кто-то помчался за солью, а она продолжала возиться с лосем и он не противился ей, терпел, лишь слегка пофыркивал и терял на землю белую пену.

Наконец все было сделано.

Сразу несколько солдат принесли соль, и девушка на узкой ладони протянула ее лосю. Животное доверчиво припало к руке, громко слизывая соль.

Но вот лось встряхнул головой, обвел всех нас большими благодарными глазами и, медленно развернувшись, спокойно пошел в сторону леса.

А Вероника повернулась, и я увидел ее счастливое лицо, в котором слились радость, восторг и гордая победа одновременно.

— Вероника! — громко произнес я, и она ошарашенно посмотрела на меня, подскочила и, подпрыгнув, чмокнула меня прямо в нос.

— Ты? Неужели ты?

Красноармейцы, знакомые и незнакомые, загалдели, развеселились, кто-то крикнул:

— Вот дает!

Кто-то добавил:

— Везет же мужику. Младший лейтенант целует солдата!

— Ну пойдем, рассказывай! — увлекла меня Вероника и, когда мы скрылись с посторонних глаз, еще раз, уже крепче поцеловала:

— А ты ничего, герой!

Я же буквально ошалел от радости. Все, нашел ее, нашел!

Вероника, словно угадав мое состояние, остановилась и как-то странно посмотрела снизу вверх на меня.

— Понимаешь, я искал тебя, — лепетал я, — долго искал, ты мне очень нужна!

Она вновь непонятно посмотрела на меня и тронула за рукав.

— А об этом не нужно. Я рада тебе, как старому товарищу, — произнесла она чужим, далеким голосом.

— Почему? — не понимал я.

— Я вышла замуж, — пояснила она, — и очень счастлива, хотя и война.

Я совсем опешил:

— Как замужем? Когда? Кто твой муж?

— Ты его знаешь, — улыбнулась Вероника. — Должен знать.

И она назвала фамилию генерала, командира дивизии.

Мне не было еще пятидесяти, когда жизнь моя зашла в тупик. Жена, с которой мы хорошо или худо прожили почти тридцать лет, тяжело проболев три года, умерла. Дети давно выросли, жили своими семьями и заботами и им было явно не до меня, особенно когда они не нуждались в деньгах. Врачи же нашли у меня такой букет болячек, которых по войне хватило бы на целый батальон…

И теперь, приехав на неделю по делам в Болгарию, я свалился с очередным приступом в Пловдиве. Врачи поколдовали вокруг меня и, по-моему не очень уверенные в диагнозе, оперировали. Я с трудом приходил в себя, но через неделю-другую начал вылезать на больничный балкон. Дышал густым пловдивским воздухом, смотрел на пересохшую Марицу и взнесенный над городом памятник Алеше, печально напоминающий каждому о минувшей войне.

Однажды в дверь постучали и в палату вошла высокая, стройная, как лама, совсем молодая женщина в бежевых брюках, со светлыми, солнечными волосами.

— Здравствуйте, — сказала она. — Меня зовут Вероника…

Она назвала свою фамилию и газету, в которой работает. И тут же пояснила:

— Я специально приехала к вам из Софии, чтобы взять интервью. А это вам!

Она принесла цветы, какие-то несусветные соки, конфеты и ароматные печенья — в общем, все, что мне было категорически заказано.

— А вы хорошо говорите по-русски, — заметил я.

— Я же училась в Москве, в МГУ, на филфаке, — опа мягко и доверчиво улыбнулась.

— И когда закончили?

Она назвала год.

Я лихорадочно подсчитал в уме. Значит, ей тридцать пять — тридцать шесть. А кажется куда меньше.

Когда-то я написал рассказ. Он назывался «Тринадцать лет». И вот опять эта цифра. Она моложе меня на тринадцать лет.

И вдруг я сразу же понял:

«Мы будем вместе!»

Я слушал ее вопросы и повторял про себя упрямо и твердо:

«Мы обязательно будем вместе!»

Мы говорили еще и еще, а в голосе неотступно звучало:

«Пусть у нее муж, пусть дети, мы все равно будем вместе!»

Через полтора месяца я выбрался из больницы. Она отвезла меня в Софию и пригласила домой.

Оказалось, Вероника живет одна. Замужем не была. Детей нет. А родители? Отца и мать расстреляли в сорок четвертом по доносу за связь с партизанами.

Уже позже в Москве она скажет мне:

— А у меня такое ощущение, что я всю жизнь ждала тебя, именно тебя. Только очень-очень долго тебя не было…

Каждый год девятого мая мы идем с Вероникой в Парк культуры. Все меньше и меньше остается ветеранов, но людей в парке не убавляется. Сюда приходят