Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден

– Остается солдат, которого Цирон убил в доках, – медленно произнес погруженный в раздумья Юлий.

Гадитик пожал плечами:

– Солдаты гибнут, и это вполне естественно. Он же не зарезал его. Парню просто не повезло. Теперь они вряд ли смогут что-то доказать. Мы вольны вернуться.

– Чем ты займешься? Полагаю, теперь у тебя достаточно средств, чтобы уйти в отставку.

– Возможно. Я подумываю о том, чтобы заплатить из своей доли сенату за гребцов, погибших с «Ястребом». Тогда меня даже могут оставить на службе в качестве капитана. В конце концов, мы захватили два пиратских судна, сенаторы наверняка это учтут.

Юлий подошел к старшему товарищу и взял его за руку:

– Ты ведь знаешь, что я перед тобой в гораздо большем долгу.

Гадитик сжал ладонь Юлия:

– Ты мне ничего не должен, парень. Когда мы сидели в той вонючей камере… когда умирали наши друзья, мне казалось, что вместе с ними уходит и моя воля к жизни.

– И все же ты был капитаном, друг. Ты мог настоять на своем главенстве.

Центурион немного грустно улыбнулся:

– Часто бывает так, что тот, кто выпячивает свой авторитет, в конце концов его теряет.

– Знаешь, ты хороший человек и отличный капитан.

Цезарь жалел, что не сумел подобрать для друга лучших слов. Он понимал, что Гадитику нелегко было проглотить собственную гордость, но без этого они никогда не смогли бы вернуть свою честь и деньги.

– Что ж, так и сделаем, – заключил он. – Если ты этого хочешь, направимся в Грецию.

Гадитик улыбнулся.

– А как ты поступишь со своей долей сокровищ? – осторожно поинтересовался он.

Когда Юлий заявил, что забирает себе половину добычи, недовольство проявил только Светоний. Все остальные сочли, что это будет справедливо. За вычетом римского серебра и выкупов за офицеров с «Ястреба» каждому досталась такая сумма, о какой никто не смел и мечтать.

С того момента, как Светоний получил причитающуюся ему часть сокровищ, он и словом не перемолвился с Юлием, но на всех трех кораблях он был единственным человеком с хмурым лицом. Все легионеры смотрели на Цезаря с немым обожанием.

– Я еще не решил, что стану делать, – ответил Юлий, помрачнев. – Ты забыл, что мне нельзя возвращаться в Рим?

– Сулла?.. – спросил Гадитик, вспоминая горящую Остию и юношу с испачканным сажей лицом, вступившего на палубу его галеры незадолго до отплытия.

Юлий мрачно кивнул:

– Я не могу вернуться домой, пока он жив.

– Ты слишком молод, чтобы плакать по этому поводу. Некоторых врагов можно победить, других тебе придется пережить. Так безопасней.

Юлий вспоминал об этом разговоре, пока корабли скользили по фарватеру в гавань Фессалоники, защищенную от штормов Эгейского моря.

Три судна мчались при попутном порывистом ветре, хлопали паруса, скрипели снасти, и каждая свободная пара рук была занята уборкой, помывкой и наведением безукоризненного порядка на триремах. Цезарь приказал поднять на мачтах штандарты Республики, и, когда они вошли в залив и направились к причалам, сердца римлян переполнялись гордостью и счастьем.

Юлий украдкой вздохнул. В Риме заключалась вся его жизнь, все, что он знал и любил. Тубрук, Корнелия, Марк… Когда же он с ними встретится? Мать. Впервые ему нестерпимо захотелось увидеть ее – просто чтобы сказать, что он теперь понимает ее болезнь и очень сожалеет о том, как плохо к ней относился. Память о жизни в изгнании была невыносима. Цезарь вздрогнул от переживаний и холодившего кожу резкого ветра.

Подошел Гадитик и встал рядом с ним возле борта:

– Что-то не так, парень. Где торговые корабли? Где галеры? Это же крупный порт.

Прищурившись, Юлий всмотрелся в надвигающийся берег. В воздух поднимаются столбы дыма, их слишком много для костров, на которых готовят пищу… Триремы приближались к причалам, и он увидел, что стоявшие в порту немногочисленные суда сильно накренились и обгорели. Один корабль вообще походил на разломанную раковину. На поверхности воды плавали грязная пена, хлопья пепла и расщепленные доски.

Легионеры столпились у борта и в мрачном молчании взирали на картину бедствия и запустения. Они видели трупы, разбросанные на берегу и гниющие на неласковом зимнем солнце. Около тел грызлись одичавшие собаки; они впивались в распухшие трупы, рвали их зубами, и мертвецы дергались, точно жуткие искореженные марионетки.

Три корабля бросили якоря, солдаты высадились на берег, не нарушая страшной тишины и держа ладони на рукоятях мечей, хотя никто не отдавал приказа строиться к бою. Юлий попросил Гадитика остаться и приготовиться к быстрому отступлению, а сам последовал за легионерами на причал.

Выслушав распоряжение, центурион кивнул и велел оставшимся с ним людям внимательно наблюдать за берегом.

На стертых каменных плитах доков валялись трупы женщин и детей. В ужасных ранах гнездились рои зеленых мух, со зловещим жужжанием взлетавших при приближении солдат. С моря дул прохладный бриз, но воздух пропитался невыносимым зловонием. Потом обнаружилось большое количество тел римских легионеров в черных туниках и все еще блестящих доспехах.

Юлий обходил груды трупов, стараясь в уме воспроизвести случившееся здесь несчастье. Вокруг каждой группы мертвецов камни были запачканы пятнами крови; несомненно, здесь лежали тела врагов, но их унесли и похоронили. Оставить римлян без погребения – страшное надругательство, жест презрения, и Юлий чувствовал, как в его груди разрастается гнев. По глазам солдат он видел, что они испытывают то же чувство. Люди шли, держа мечи на изготовку, внимательно осматривая проходы между зданиями и отгоняя крыс и собак от тел погибших. Ярость горела в их глазах, но врагов так и не обнаружили. Порт был покинут.

– Боги, кто мог сотворить такое?.. – прошептал Пракс.

Юлий повернулся к помощнику центуриона; на лице его застыла гримаса гнева.

– Мы узнаем. Наши люди взывают к нам, и я им отвечу.

Пракс посмотрел на него и ощутил невероятную мощь, исходящую от молодого человека. Не в силах выдержать взгляд Цезаря, он отвел глаза в сторону.

– Определись с похоронной командой. Когда мертвые упокоятся в земле, Гадитик прочтет над могилой молитву. – Юлий помолчал, глядя на горизонт. Солнце горело тусклым медным светом. – Остальные пусть валят деревья. Мы поставим распятия здесь, на берегу. Пусть это станет предупреждением для тех, кто несет ответственность за убийство невинных людей.

Пракс отсалютовал и побежал назад к причалу, радуясь возможности покинуть зловещее место и молодого офицера, напугавшего его своими словами. Он полагал, что хорошо знает Цезаря. Оказалось, что это не так.

Пока первых пятерых пиратов приколачивали к грубо отесанным бревнам, Юлий сохранял хладнокровие. Каждый крест поднимали веревками, нижний конец соскальзывал в вырытую ямку, и его