Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни - Александр Оганович Чубарьян

Феликсом Дзержинским были вообще против сговора с немцами. Этот раскол ослабил наши позиции на переговорах, дав возможность германской делегации навязать уже откровенно грабительские условия мира.

– Получается, что грабительские условия – результат фактического раскола в большевистской партии?

– Отчасти да. Но также и сложившегося положения на фронте, которое для России было весьма плачевным. А самое главное – позиции Германии. Сначала при заключении перемирия позиция Германии была достаточно мягкой, но чем дальше, тем больше менялась на жесткую.

– А внутри германской верхушки были разногласия относительно условий заключения мира?

– Существовали разные точки зрения. Умеренную позицию отстаивали дипломаты типа министра иностранных дел Рихарда фон Кюльмана, которые опирались на поддержку либералов в рейхстаге. И были военные из окружения фельдмаршала Пауля фон Гинденбурга и генерала Эриха Людендорфа, которые требовали разговаривать языком силы.

– И в итоге победила точка зрения военных?

– Да. Кроме того, тут еще свою роль сыграла Украина. У нас совсем мало изучен этот вопрос. Однако тамошняя Центральная Рада, которая была официальным участником переговоров, подписала соглашение раньше советской стороны. И это ослабило переговорную позицию русской делегации, на глазах которой рушилась единая Россия. Германии же это дало возможность ужесточить свою позицию, поскольку, ко всему прочему, была достигнута важнейшая военная цель Берлина, заключавшаяся в отделении Украины от России и включении одной из главных житниц Европы в сферу собственного влияния.

«СИНИЦА В РУКЕ»

– Как бы вы оценили деятельность Троцкого как дипломата, как представителя России на переговорах?

– В тех условиях он попытался занять, я бы сказал, центристскую позицию, но я бы оценил ее как неконструктивную. В основе дискуссии в большевистской партии лежал вопрос о мировой революции. И левые коммунисты во главе с Бухариным, и сторонники Троцкого исходили из того, что германский пролетариат не согласится с жесткими требованиями лидеров страны в отношении новой России и поднимется на защиту молодой Советской республики. Это была совершенно утопическая идея, и в этом отношении Троцкий как нарком иностранных дел не проявил политического реализма и дипломатического искусства.

Его фактическая отставка с поста и назначение наркомом Георгия Чичерина несколько изменили ситуацию (де-юре это кадровое решение было проведено чуть позднее). Чичерин был настроен на подписание мира. Впрочем, он столкнулся с куда более жесткой реальностью, когда после начавшегося 18 февраля 1918 года наступления немцев у советской делегации не осталось никакой возможности для дальнейшего затягивания переговоров. Надо было подписывать мир немедленно, потому что ситуация грозила попросту оккупацией большой части территории России.

– А до этого расчет советской делегации на переговорах строился на том, что в самом ближайшем времени разгорится пожар мировой революции и, значит, нет смысла договариваться с немецкими империалистами, которым все равно скоро крышка?

– Именно так. И именно поэтому схватка внутри большевистской партии была нешуточной. Что должно превалировать – национальные интересы советской власти как представительницы России или обязательства большевистской партии по отношению к мировому революционному Интернационалу? То есть «социализм в одной стране» или все-таки «мировая революция»? Это был принципиальный вопрос.

Но, надо сказать, в период брестских переговоров Ленин проявил себя как прагматик, который в отличие от многих своих товарищей по партии сделал ставку на «синицу в руке», а не на «журавля в небе». Иными словами, предпочел сохранить советскую власть в России.

ЛЕНИН НЕ БЫЛ ШПИОНОМ

– Между тем существует точка зрения, что, добившись подписания мира, вождь большевиков действовал исходя из интересов германского Генерального штаба.

– Нет, это абсолютно ничем не подкрепленные спекуляции. Достаточно вспомнить, что в то же самое время Ленин и, кстати, Троцкий вели переговоры с Соединенными Штатами и Великобританией, то есть союзниками старой России по Антанте. У нас мало освещается этот вопрос, но очевидно, что те хотели сорвать подписание сепаратного мира с Германией. И Ленин даже послал бумагу – письмо с соответствующим предложением правительству США. А ведь если бы ответ был получен позитивный, то очень может быть, что условия мира были бы совсем другие.

Ленин вел переговоры с Реймондом Роббинсом – представителем Соединенных Штатов в России, а Троцкий – с Робертом Локкартом, представлявшим здесь Великобританию. Иностранные посланники, конечно, хотели заставить Россию продолжать войну, но в их собственном руководстве были колебания, стоит ли вообще иметь дело с большевиками. И в итоге США и Великобритания склонились к тому, что нет, не стоит.

Однако здесь тоже нужно понимать: объективно никто на Западе в тот момент не мог оценить, кто такие большевики, что они собой представляют не как радикальное экстремистское движение, а как правящая политическая сила. Ни в Вашингтоне, ни в Лондоне, ни в Париже не было надежных гарантий, что, если они скажут, что готовы нам помогать, мы точно продолжим войну.

В той же Америке также существовали разные точки зрения, и уже в 1919 году, когда в конгрессе проходили внешнеполитические слушания, того же Роббинса поносили за сам факт контактов с советским правительством.

– Если бы мир все-таки не был подписан, это грозило бы реальной оккупацией страны?

– Так или иначе, это было очень вероятно: наступление на Петроград шло, армия практически перестала сопротивляться. Хотя отдельные вспышки борьбы как раз начались, что встревожило германское командование, которое увидело в этом определенную угрозу и потому даже больше не настаивало на очередном ужесточении условий – лишь бы скорее подписать соглашение.

ПИР ПОБЕДИТЕЛЕЙ

– В какой степени заключение Брестского мира спровоцировало иностранную интервенцию?

– В большой степени. Но при этом, конечно, нужно учитывать, что бывшие союзники России пришли к выводу, что эксперименты большевиков не подходят под их общую концепцию мирового развития. Они полагали, что в России победило крайнее анархистское крыло левых сил и необходимо немедленное вмешательство. Однако формальный повод им дал в том числе и выход России из войны, то есть нарушение союзнических обязательств.

– А можно ли говорить, что Брестский мир отсрочил итоговое поражение Германии?

– Я не думаю. Безусловно, Германии это было выгодно: прекратилась война на два фронта – вечный «ночной кошмар» германских военачальников. Но уже вступление Соединенных Штатов Америки в войну годом ранее предопределило то, что Германия, конечно, не сможет одержать победу. А потом, в самой Германии тоже было крайне тяжелое положение, это также не надо сбрасывать со счетов. Военная машина была очень мощная, вероятно, самая мощная среди всех воюющих стран, но тыл уже надорвался и не мог поддерживать ее бесперебойную работу.

– На ваш взгляд, то, что советскую делегацию летом 1919 года не пригласили на переговоры в Версале, было справедливо?

– Советскую делегацию не пригласили, во-первых, потому, что западные державы