19-я жена - Дэвид Эберсхоф

Третий: она жива сегодня, на девяносто шестом году, покачивается в удобном кресле-качалке где-то далеко отсюда. В этом сценарии она глядит в окно на неподвижный пейзаж — это, вне всякого сомнения, красная пустыня — и размышляет о том, чего ей удалось добиться. Ее день скоро придет, она это знает и ожидает его прихода с готовностью, окрашенной радостью ожидания.

Поменяйте детали, и один из этих исходов окажется более или менее соответствующим действительности. Который из них? Этого я не могу сказать с какой бы то ни было долей эмпирической точности. И хотя я никогда не узнаю правды, это не означает, что я перестал размышлять над загадкой ее последних дней. Я словно увлеченный, но не такой уж блестящий математик, который понимает, что ему никогда не решить определенное уравнение, и тем не менее все пытается его рассматривать, прощупывать, исследовать вплоть до своего последнего часа.

Поскольку рассуждения и логика не помогли мне разгадать тайну исчезновения моей матери и я уже не надеюсь, что когда-либо помогут, я позволю себе сказать Вам то, что подсказывает мне сердце, хотя понимаю, что не должен бы этого делать. И тем не менее — говорю. Первый и последний сценарии представляются мне вряд ли реальными. Следовательно, соответствующим действительности должен быть второй. Ее заставили замолчать Первые из Ред-Крика. У них были все причины это сделать. Мой дядя Аарон стал их первым Пророком. Он всегда недолюбливал Энн Элизу, всякий Вам это подтвердит, их антагонизм уходит корнями глубоко, в дни юности их обоих. Так что он и убрал ее или послал своих приверженцев ее убрать. Я думаю о том, как ей было страшно, об ужасе ее последнего мгновения — лезвие, сверкнувшее во тьме, или падение дубинки, взметнувшейся в воздух, дуло нацеленного на нее пистолета или белая вспышка, когда спустили курок. Мне нравится думать, что она понимала, что с нею происходит. В момент смерти единственным утешением ей было понимать значение собственной судьбы, смысл сделанного ею. Она видела лицо своего врага. В свой последний миг на земле она могла надеяться, что и ее смерть будет иметь смысл. И вот тогда ее не стало. Ее убили, но не заставили замолчать, ибо Девятнадцатая Жена всегда будет жить. Несмотря на то что я не могу доказать достоверность этого сценария, я его знаю — и разве это не есть абсолютное определение веры? Знать то, чего мы не можем знать. Видеть то, чего пред нами нет.

Итак, Вы его получили, друг мой, — конец Энн Элизы Янг. Все лишь размышления и воображение, но все так достоверно, я знаю — все так верно!

С нежностью и доверием, Ваш

ЛОРЕНЦО ДИ, СЫН

Институт гендерных исследований

Университет Бригама Янга

Диссертация на соискание степени магистра

Руководитель: профессор Мэри П. Спрэг

13 апреля 2007 г.

Мое исследование жизни Энн Элизы Янг (1844 — дата смерти неизвестна) началось более двух лет тому назад. После изучения ее матери, Элизабет Черчилль Уэбб, и ее отца, Чонси Уэбба, я обратилась к самой Энн Элизе и ее сложному наследию в истории Церкви. К счастью для моих научных изысканий, многие люди, особенно те, что были весьма к ней близки, оставили письменные воспоминания об Энн Элизе в форме писем, дневников, письменных свидетельств, показаний и газетных статей и обзоров.[138]Читая эти документы, я смогла составить, как хочу надеяться, многосторонний взгляд на женщину, которую принято называть «скандально известная девятнадцатая жена». Исследование позволило мне сформулировать пять выводов касательно Энн Элизы и роли полигамии в истории нашей Церкви.

Первый: ее сообщения о моральном и духовном унижении жен в полигамных семьях девятнадцатого века гораздо более точны, чем это повсеместно признается. Для многих из нас это неприятная истина — ведь гораздо удобнее отмахнуться от ее, так сказать, exposé[139]как от преувеличенного изображения жизни полигамных жен. По правде же говоря, полигамия вообще подвергала риску моральное и духовное развитие женщин внутри семьи и, что не менее важно, также и моральное и духовное развитие детей. Мемуар Энн Элизы Янг в большей своей части рассказывает об этом именно так, как оно было на самом деле.

Конечно, ее описание Бригама Янга сводится в основном к его роли в качестве полигамного мужа и, таким образом, не затрагивает многих его достижений как духовного лидера тысяч последователей или его успехов в колонизации Запада. Этот неполный портрет по самой своей сути перекошен. Однако ее оценка Бригама по отношению к ней самой, к ее семье и ее сыновьям, как ни жаль мне подтверждать это, является фактически верной. Как муж и отец, он не смог соответствовать требованиям многих, в том числе и своей так называемой девятнадцатой жены.[140]

Второй: изучая отца Энн Элизы, Чонси, и ее единоутробного брата, Гилберта, я смогла осознать, что многоженство причиняло вред душе мужа в той же мере, если не более, что и душе полигамной жены. Фальшивое обещание сексуальной свободы, укутанное, как это было в реальности, в мантию религиозной праведности, ввергало некоторых мужчин в столь избыточное число браков, какое они оказывались не готовы вынести ни финансово, ни эмоционально, ни духовно. Это открытие также весьма неудобно, поскольку заставляет предположить, что наши возлюбленные лидеры, Джозеф и Бригам, каждый из которых имел по меньшей мере по полусотне жен, скомпрометировали себя морально своими супружескими излишествами. Мне причиняет ужасную боль необходимость писать данное заключение.

Я часто задавалась вопросом, как Бригам, который спас свой народ от массового уничтожения, который рисковал всем ради того, чтобы привести тысячи людей к славе Сиона, мог затем пойти на то, чтобы подвергнуть риску само существование своих последователей? Что это было? Слепая вера? Разбушевавшееся либидо? У меня возникла идея по этому поводу. Я полагаю, что большинство мужчин, даже самых великих, способны предложить людям спасение лишь однажды в течение своей жизни, ибо, если он возымел успех (а большинству это сделать не удается), он становится склонен переоценивать свою власть и свои возможности и начинает вести себя безрассудно. Бригам столь многого для нас добился, обеспечил нам уверенное существование и место на земле и тем не менее рискнул всем этим во имя полигамии. Нам, Святым Последних дней, следует поразмыслить над этой трудно воспринимаемой правдой. Ее отголоски слышатся и сегодня.