Путешествия в Центральной Азии - Николай Пржевальский

Китайцы называют нефрит «юй» или «юй-ши», а туркестанцы – «каш», или «каш-таш». Различаются три сорта: юй-ши (яшил-каш) – зеленый, зэ-ши (ак-каш) – молочно-белый, и юй-тан-ши – желтовато-маслянистого цвета; последний – самый дорогой. Высоко ценится и молочно-белый нефрит; зеленый же самый обыденный, хотя цена его в Китае также значительна.

Кроме разницы в цвете, лучшим считается нефрит без трещин и заметных жилок. Незадолго до нашего прихода в горы на Кэрийской реке там был найден в жиле зеленого юй-ши кусок зэ-ши, имевший, как нам говорили, пять четвертей в длину, две четверти в ширину и столько же в толщину. Китайцы оценили такую находку в 100 ямбов серебра, то есть в 10 тысяч наших металлических рублей. Лучший нефрит отправляется, как и прежде, из Хотана в Китай; остальной расходится по городам Таримского бассейна и вывозится в другие страны. Помимо различных поделок из этого камня (табакерки, серьги, блюдца, чашечки, ларчики, мундштуки, кольца и пр.), браслет из него, надетый на руку покойника, предохраняет, по верованию туркестанцев, труп от гниения. Богатые туземцы делают иногда, как нам сообщали, подушку в гробу из того же нефрита, рассчитывая, что чудодейственная его сила станет тогда еще больше.

Повернув с Кэрийской реки вверх по ее левому притоку – Кураб, мы встретили в 5 верстах отсюда небольшую колонию магометан Полу́. Всего их 50 семейств, живущих в одной деревне. По своему происхождению это полутибетцы и попали на нынешнее место, как гласит предание, следующим образом.

В давние времена в Западном Тибете существовал обычай выбирать царя и по истечении 10 лет правления умерщвлять его, будь он хороший или дурной правитель – все равно. Один из таких царей, по имени Хатам, незадолго до ожидавшей его горькой участи, убежал с 300 своих приверженцев и основал колонию на верховье Кэрийской реки. Но вскоре монголы напали на это поселение, разорили его и перебили жителей. Спасся только сам Хатам с женой, сыном и двумя дочерьми. Эти беглецы ушли вниз по Кэрийской реке за окрайние Тибетские горы и, вступив в браки с местными мачинками, основали нынешнюю колонию Полу. Ее обитатели живут здесь уже в восьмом колене.

По своему наружному типу нынешние полусцы представляют, как и другие восточнотуркестанцы, пеструю смесь физиономий, среди которых преобладает мачинский тип; лишь немногие напоминают собой тибетцев; женщины нередко походят на киргизок.

Мужчины носят рубашку, панталоны и халат, подпоясанный кушаком; на голове баранья шапка, на ногах сапоги. Женщины имеют такое же одеяние и обувь; только халат обыкновенно цветной (бумажный или шелковый), не подпоясывается; кроме того, голова у женщин или повязана белым покрывалом, или покрывало это спущено на спину; поверх же его надета на голову шапка из белого или черного барашка, у богатых – иногда из меха выдры. Волосы свои замужние женщины (как и все мачинки) заплетают в две косы сзади; девушки носят четыре или шесть кос: две сзади головы, по одной или по две спереди на висках.

Как женщины, так и девушки украшают свои головы и шеи ожерельями из камней и другими драгоценностями. Замечательно, что полуски очень долго кормят грудью своих детей: до двух-, даже до трехлетнего, как нам говорили, возраста; поэтому случается, что два младенца сосут одну и ту же мать. По образу жизни и обычаям полусцы почти не отличаются от мачинцев; их же языком и говорят; тибетскую речь совсем забыли. Однако в браки ныне вступают только между собой. Характер описываемого племени веселый; песни, музыка и пляска составляют любимые удовольствия.

В Полу проведены были нами пять суток.

Простояв пять суток в колонии Полу и убедившись, что пройти отсюда в Тибет ущельем реки Кураба невозможно, мы двинулись вдоль северного подножия Кэрийского хребта. Без малого целый месяц употреблен был на эту экскурсию, но ее результаты далеко не оправдали наших ожиданий.

Весь путь наш лежал в верхнем поясе предгорий на средней абсолютной высоте от 10 до 11, местами до 12 тысяч футов – словом, возле самой подошвы главного хребта, который высился громадной недоступной стеной. Местность же нашего следования представляла собой холмы или горы, увалы, пади, лога и глубоко врезанные в почву речные ущелья. Последние, в особенности на более значительных речках, сильно затрудняли движение нашего каравана. Притом почти беспрерывные дожди многократно увеличивали трудности пути, ибо, кроме постоянной мокроты и сырости, в которой мы пребывали, вьюки становились более тяжелыми, крутые спуски скользкими, вода в речках сильно прибывала, единственное же здешнее топливо– аргал, будучи измоченным, не горел. Те же дожди постоянно мешали экскурсиям и съемке, а иногда удерживали нас на одном месте по нескольку суток.

Вообще описываемый эпизод нашего путешествия был настолько затруднителен и неблагоприятен во всех отношениях, что в течение 28 суток мы прошли только 135 верст.

Под стать ко всем невзгодам со стороны трудного характера местности и отвратительной погоды, оказались и наши караванные животные, то есть лошади, нанятые в Кэрии. Никогда не ходившие под вьюком, эти кони то брыкались во время завьючиванья, то ложились со вьюком на землю, то во время пути бегали в стороны щипать траву, то наконец, не привыкши лазить по горам, нередко обрывались с кручи. Несколько лучше шли только те кони, которых вели под уздцы, но для всего каравана набрать вожаков было невозможно. И без того казаки большей частью шли теперь пешком; их же верховые лошади для облегчения собственно вьючных были также завьючены. Притом несколько человек туземцев, отправившихся из Кэрии вместе с нанятыми лошадьми, вскоре совсем раскисли от холода и непогоды; пришлось отпустить их назад и заменить новыми рабочими, но и эти, пробыв несколько дней на дожде, оказались не лучше прежних. Еще счастье наше, что местные жители доставляли нам из подгорных деревень в небольшом количестве дрова, так что можно было сварить чай и пищу, иначе пришлось бы вовсе отказаться от намеченного пути за неимением топлива.

Всего более трудны были, как выше упомянуто, переходы ущелий, которые сопровождают здесь течение каждой горной речки, а при наиболее значительных из этих речек достигают страшной глубины – футов на тысячу или около того. Правда, боковые скаты таких ущелий вне высоких гор большей частью луговые, но они везде очень круты и весьма часто совершенно недоступны; там же, где эти бока принимают несколько пологий откос, спуск и подъем по тропинкам, вьющимся зигзагами, нередко весьма опасны, в особенности для навьюченных животных. Не один раз наши лошади скатывались с крутизны, и одна из них при таком падении убилась до смерти. На дне описываемых ущелий также далеко не все обстояло благополучно. Здесь обыкновенно мчится горный поток, переход через который вброд, даже при убылой воде, небезопасен, ибо дно завалено большими, местами огромными валунами и течение крайне быстрое. Если же вода на прибыли, что обыкновенно происходит при не слишком сильном дожде часов с трех пополудни и до утра следующего дня, тогда переправа совершенно невозможна.

Нередко такая высокая вода приходит с гор вдруг валом, и случается, что уносит целыми десятками застигнутый врасплох скот туземцев. Дикую, грандиозную картину представляет в это время подобный поток. Грязные желтовато-серые волны с грохотом бешено мчатся вниз, наскакивают одна на другую и на берег, рассыпаются брызгами или пеной, растирают в песок мелкую гальку и катят громадные валуны. Нам случалось видеть вынесенные из гор в ущелья, вероятно при исключительной прибыли воды, каменные глыбы, страшно сказать, до 10 кубических сажен по объему. По грудам всюду наметанных крупных валунов можно заключить, какое гигантское разрушение творит здесь вода, та самая, которая, пробежав несколько десятков верст вниз, мирно орошает хлебное поле или фруктовый сад туземца.