Утраченные иллюзии - Оноре де Бальзак

— Что такое вам рассказывают, монсеньор? С ваших уст не сходит улыбка.

Люсьен отступил, предоставляя г-же дю Шатле возможность поговорить с прелатом.

— Ах, графиня, как остроумен этот молодой человек!.. Кстати, он признался мне, что всем обязан вам...

— Мне отнюдь не свойственна неблагодарность, сударыня!.. — сказал Люсьен, бросая укоризненный взгляд, очаровавши графиню.

— Послушаем, что вы скажете, — отвечала она, движением веера приглашая Люсьена приблизиться. — Пожалуйста, сюда!.. Его преосвященство будет нашим судьею.

И она направилась в будуар, увлекая за собой епископа.

— Нелепую роль навязывает она его высокопреосвященству, — сказала одна из сторонниц Шандуров достаточно громко, чтобы ее услышали.

— Нашим судьею?.. — переспросил Люсьен, глядя то на прелата, то на жену префекта. — Но кто же обвиняемый?

Луиза де Негрпелис расположилась на канапе в своем бывшем будуаре. Усадив Люсьена по одну сторону от себя, а епископа по другую, она повела беседу, и тут Люсьен оказал честь своей прежней подруге, удивил ее и обрадовал: он не слушал, что она говорила. Поэт подражал позе и жестам Пасты в «Танкреде», когда она поет: «О patria!..»[229]А лицо его пело знаменитую каватину: «Del Rizzo». Вдобавок ученик Корали ухитрился уронить слезу.

— Ах, Луиза, как я любил тебя! — сказал он ей на ухо, пренебрегая и прелатом, и женскими речами, как только увидел, что графиня заметила его слезы.

— Утрите слезы!.. Неужто вы желаете еще раз погубить меня? — оборотившись в его сторону, тихо сказала она, и ее слова неприятно поразили епископа.

— О, довольно и одного раза! — живо возразил Люсьен. (Мольба кузины г-жи д'Эспар осушила бы слезы любой Магдалины.) — Боже мой!.. На мгновение ожили мои воспоминания, мои мечтания, мои двадцать лет, и вы...

Епископ встал и поспешил воротиться в гостиную, понимая, что достоинство его может пострадать в обществе этих былых любовников. Все, будто сговорившись, оберегали уединение жены префекта и Люсьена. Но четвертью часа позже Сикст, которому наскучили пересуды и насмешки гостей, толпившихся около дверей будуара, вошел туда более чем озабоченный и увидел, что Люсьен и Луиза оживленно беседуют.

— Сударыня, — сказал Сикст на ухо жене, — вы знаете Ангулем лучше, нежели я, так не следует ли вам позаботиться о репутации супруги префекта и о достоинстве представителя правительства?

— Друг мой, — сказала Луиза, смерив своего цензора таким высокомерным взглядом, что тот вздрогнул, — я говорю с господином де Рюбампре о делах, которые касаются и вас. Речь идет о том, чтобы спасти одного изобретателя, который стоит на краю гибели по милости самых низких происков, и, разумеется, вы окажете нам помощь... Что касается до мнения этих дам, вы можете теперь же убедиться, что я заставлю их держать язык за зубами...

Она вышла из будуара, опираясь на руку Люсьена, и, с высокомерием великосветской дамы бросив вызов обществу, повела его подписывать брачный договор.

— Подпишем вместе, не так ли?.. — сказала она, подавая перо Люсьену.

Люсьен предоставил ей указать ему место, где она расписалась, чтобы подписи их стояли рядом.

— Неужто, господин де Сенонш, вы не признали господина де Рюбампре? — спросила графиня, тем самым поставив дерзкого охотника перед необходимостью поклониться Люсьену.

Луиза воротилась с Люсьеном в гостиную и усадила его между собой и Зефириной на роковое канапе посредине комнаты. И, восседая на троне точно королева, вполголоса повела язвительный разговор, который поддержали кое-кто из ее прежних друзей и несколько дам, составлявших ее свиту. Вскоре Люсьен стал героем кружка и, подхватив затеянный графинею разговор о Париже, с чрезвычайным воодушевлением тут же сочинил сатиру на парижскую жизнь, пересыпая свои остроты анекдотами по поводу разных знаменитостей, что явилось настоящим лакомством для провинциалов. Все восхищались умом Люсьена не менее, чем его наружностью. Графиня Сикст дю Шатле так явно торжествовала победу Люсьена, так искусно играла на всех его струнах, как женщина, очарованная своим инструментом, так кстати она подавала ему реплики, так выразительны были ее взгляды, молившие о поощрении очаровательного юноши, что многие дамы уже усматривали в одновременном возвращении Луизы и Люсьена глубокую любовь, ставшую жертвой какого-то обоюдного недоразумения. Как знать, не досада ли послужила причиной ее злосчастного брака с дю Шатле? И не раскаивается ли она теперь в своем опрометчивом поступке?

— Ну, итак, — вполголоса сказала Луиза Люсьену в час ночи, подымаясь с канапе, — увидимся послезавтра; прошу вас, приходите непременно.

Она легким наклонением головы чрезвычайно любезно простилась с Люсьеном и, подойдя к графу Сиксту, искавшему шляпу, сказала ему что-то.

— Если верно то, что мне сейчас сообщила графиня, рассчитывайте на меня, дорогой Люсьен, — сказал префект, кинувшись вслед за женой, которая, как и в Париже, уезжала, не ожидая его. — С нынешнего вечера ваш зять может быть спокоен.

— Долг, как говорят, платежом красен, граф, — отвечал Люсьен, улыбнувшись.

— Гм!.. А нам таки натянули нос, — сказал Куэнте, свидетель этого прощания, на ухо Пти-Кло.

Пти-Кло, пораженный успехом Люсьена, ошеломленный блеском его ума, изяществом манер, глядел на Франсуазу де Ляэ, восхищенная физиономия которой, казалось, говорила ему: «Ах, если бы вы были похожи на вашего друга!»

Луч радости скользнул по лицу Пти-Кло.

— Но ведь обед у префекта состоится только послезавтра; стало быть, у нас еще целый день впереди, — сказал он, — я отвечаю за все!

— Вот видите, мой милый, — говорил Люсьен, возвращаясь с Пти-Кло в два часа ночи пешком домой, — пришел, увидел, победил! Еще несколько часов, и Сешар будет счастлив.

«Вот все, что мне и требовалось знать», — подумал Пти-Кло, а вслух сказал: — Я полагал, что ты только поэт, а ты еще и Лозен[230]! А стало быть, вдвойне поэт. — И они обменялись рукопожатием, которому суждено было стать последним.

— Ева, милая моя! — сказал Люсьен, разбудив сестру. — Добрые вести! Не пройдет и месяца, как Давид освободится от долгов...

— Но как?

— Послушай! Под фалбалами госпожи дю Шатле таится моя прежняя Луиза; она любит меня сильнее, чем прежде; она заставит своего мужа представить доклад в министерство внутренних дел о нашем изобретении! Итак, пострадаем еще какой-нибудь месяц, срок достаточный, чтобы отомстить префекту и сделать его счастливейшим из мужей. (Слушая брата, Ева думала, что все это ей грезится во сне.) Когда я вновь увидел маленькую серую гостиную, где тому два года я трепетал, как ребенок, когда я увидел эту мебель, картины, лица, точно пелена упала с моих глаз! Как меняет Париж наши мнения!