О Китае - Генри Киссинджер

Цзян Цзэминь, разумеется, счел невозможным избежать вопроса, становившегося причиной тупика на 130 заседаниях между китайскими и американскими дипломатами до открытия Китая или существования преднамеренных неопределенностей в период после его открытия. Но хотя Китай ни в коем случае не собирался отказываться от использования силы, поскольку это означало бы ограничение его суверенности, на практике он воздерживался от применения силы на протяжении тридцати лет к моменту этой беседы с Цзян Цзэминем. И Цзян в мягчайшей манере начал произносить фразы, звучавшие как ритуальные.

Цзян Цзэминь не настаивал на немедленных переменах. Он сделал акцент на ненормальности позиции, в которой оказались американцы. Соединенные Штаты не поддерживают независимость Тайваня, но, с другой стороны, они и не содействуют объединению. Результатом этого на практике является стремление превратить Тайвань в «непотопляемый авианосец» Америки. В такой ситуации, какие бы намерения ни питало китайское правительство, у населения страны могли созреть убеждения, способные подтолкнуть к конфронтации:

«Почти двенадцать лет я имею дело с Центральным правительством, за это время я сильно проникся чувствами одного миллиарда двухсот миллионов китайцев. Конечно, мы питаем добрые чувства к вам, но если вспыхнет пламя, трудно будет проконтролировать чувства этого одного миллиарда двухсот миллионов людей».

Я посчитал необходимым ответить на прозвучавшую в его словах угрозу силой, как бы извинительно и косвенно она ни была сформулирована:

«Если речь идет о применении силы, то это укрепит мощь тех, кто стремится использовать Тайвань во вред нашим отношениям. В военном столкновении между США и Китаем даже те из нас, чьи сердца разобьются в связи с этим, должны будут поддержать собственные страны».

Цзян Цзэминь, в свою очередь, воздержался от традиционной ссылки на невосприимчивость Китая к опасностям войны. Он сослался на то, каким станет мир, чье будущее зависит от китайско-американского сотрудничества. Он говорил о компромиссе — слово, почти никогда не встречавшееся в лексике китайского руководства применительно к Тайваню. Даже если на практике оно и применялось. Он избегал высказывания как предложений, так и угроз. К тому же он больше был не в состоянии работать над формированием исхода дел. Он призвал к глобальному видению на перспективу — качеству, больше всего требовавшемуся и наиболее трудно достижимому в истории каждой страны:

«Нет ясности в том, удастся ли Китаю и США найти общий язык и урегулировать тайваньский вопрос. Я уже замечал, что, если бы Тайвань не находился под защитой США, мы были бы в состоянии освободить его. Отсюда вопрос состоит в том, как мы можем достичь компромисса и получить удовлетворяющее нас решение. Это наиболее чувствительная часть наших взаимоотношений. Я ничего здесь не предлагаю. Мы старые друзья. Мне не надо прибегать к языку дипломатии. Я прихожу к окончательному выводу о том, что за время президентства Буша обе наши страны будут строить американо-китайские отношения с учетом стратегических глобальных перспектив».

Китайские руководители, с которыми я встречался раньше, всегда ставили долгосрочные задачи на перспективу, но не так просто извлекать уроки из прошлого. Они также разрабатывали большие проекты, имевшие большое значение с точки зрения отдаленного будущего. Но они редко описывали свое видение среднесрочного будущего, полагая, что их характер будет зависеть от степени усилий, в которые они сами были вовлечены. Цзян Цзэминь просил чего-то не такого драматичного, но, возможно, более глубокого. В конце своего срока президентства он обратил внимание на необходимость пересмотра философских рамок для каждой из сторон. Мао Цзэдун требовал строгого соблюдения идеологических принципов, даже предпринимая тактические маневры. Цзян Цзэминь, казалось, говорил, что каждая сторона должна понять — если есть искреннее желание сотрудничества, они должны уяснить необходимость совершенствования своих традиционных подходов. Он требовал от каждой стороны пересмотреть собственные внутренние доктрины и быть готовой к их новому прочтению — включая социализм:

«Мир должен быть богатым, разноцветным и разнообразным местом. К примеру, в 1978 году в Китае мы приняли решение начать реформу и открыться внешнему миру… В 1992 году на XIV съезде КПК я заявил, что Китай по своей модели развития должен двигаться в направлении социалистической рыночной экономики. Для привыкших к западным понятиям в термине „рынок“ не видится ничего странного, а здесь в 1992 году понятие „рынок“ казалось весьма рискованным делом».

Вот почему Цзян Цзэминь высказался за то, чтобы обе стороны приспособили собственные идеологические принципы требованиям своей взаимозависимости:

«Проще говоря, Западу рекомендуется отбросить в сторону прежний подход к коммунистическим странам, а мы сами перестанем рассматривать коммунизм в наивном и упрощенном виде. Во время „поездки на юг“ Дэн произнес знаменитые слова о том, что пройдут поколения, множество поколений, прежде чем будет построен социализм. Я инженер по образованию. Я подсчитал: со времен Конфуция до наших дней прошло 78 поколений. Дэн сказал, что для строительства социализма потребуется так же много времени. Сейчас я думаю, что Дэн создал для меня благоприятные условия. С вашей точки зрения относительно системы ценностей, Восток и Запад должны улучшить взаимопонимание. Возможно, я слегка наивен в данном вопросе».

Ссылкой на 78 поколений он хотел заверить Соединенные Штаты, что им не следует волноваться по поводу подъема мощного Китая. Ему понадобится так много поколений для достижения удовлетворительного результата. Однако политические обстоятельства в Китае вполне очевидно изменились, коль скоро преемник Мао Цзэдуна может говорить, что коммунисты должны прекратить говорить о своей идеологии в наивном и упрощенном виде. Или говорить о диалоге между Западным миром и Китаем о том, как приспособить свои философские концепции друг к другу.

С американской стороны, проблема состояла в том, чтобы найти путь через ряд различных точек зрения. Стал ли Китай партнером или противником? Что будет в будущем: сотрудничество или конфронтация? Станет ли американской миссией распространение демократии на Китай или сотрудничество с Китаем с целью поддержания мира во всем мире? Или станут возможными оба варианта?

Обеим сторонам отныне следовало преодолеть внутренние неопределенности и сформировать окончательную природу их взаимоотношений.

Окончание президентства Цзян Цзэминя ознаменовало поворотную точку в китайско-американских отношениях. Цзян Цзэминь стал последним президентом, при котором принципиальным предметом китайско-американского диалога являлись сами по себе двусторонние отношения. После этого обе стороны объединились если не в своих убеждениях, то в практической работе в образец взаимодействия в сотрудничестве. У Китая и Соединенных Штатов больше не существовало общего противника, но они еще не выработали совместную концепцию мирового порядка. Описанные в предыдущей главе рассуждения умудренного опытом человека, прозвучавшие в долгой беседе с ним, отражали новую реальность: Соединенные Штаты и Китай полагали, что необходимы друг другу, поскольку обе страны слишком велики, чтобы над ними можно было господствовать, слишком индивидуальны, чтобы их можно было трансформировать, и слишком нужны друг другу, чтобы позволить себе изоляцию. Кроме этого, были ли достижимы еще какие-то общие цели? И собственно, для чего?