Дот - Игорь Акимов

— Вас было двое, — жестко сказал полковник, — у обоих великолепная позиция, и не мне тебе рассказывать, как стреляет Ковалек.

— Так-то так… — сказал ротмистр, не очень стараясь скрыть, что убежден в своей правоте. — Но может быть вы, господин полковник, не разглядели их толком? В особенности того, с сумасшедшими глазами, который как сразу направил свой «манлихер» мне в живот…

— Ты должен был верить, что я опережу его!

— Виноват…

— Ладно, — сказал полковник, — с кем не бывает. — Ему было досадно, но он уже остыл. — Их всего четверо, хохол не в счет, да он и безоружный… Конечно, вернее всего было бы не мудрить — и прямо сейчас, когда они расслабились и думают, что у них есть время по крайне мере до утра… вот именно — прямо сейчас забросать их гранатами. Идеальное решение! Ни малейшего риска. Но хату жалко: нам жить в ней еще четыре дня…

— Может — и дольше.

— Может и дольше… Значит — действуем так. Витека и Кресало — с автоматами — поставь в обоих концах коридора: контролировать выход из их комнаты. Выйдет один, — полковник чиркнул большим пальцем поперек своего горла, — выйдут группой — огонь на уничтожение. — Ротмистр кивнул. — Ковалека… нет, одного будет мало, надо подстраховаться. Сам выбери ему хорошего стрелка в пару — и пусть контролируют их окна с крыши конюшни…

Дом был хорош в каждой детали: пока поднимались на второй этаж — ступени не скрипнули ни разу. Назначение комнаты, в которую привел их Ковалек, Тимофей определил сходу, едва свет лампы — не без труда — раздвинул застоявшийся мрак. Это была зала, помещение для особых случаев, когда собирается не только семья, но и родня, и кумовья, и соседи. Под потолком плавала чешская люстра литого стекла на двенадцать свечей; на каждой стене — нарядная керосиновая лампа, бело-розовая, глазурованного фаянса, с рефлектором; на окнах — бордовые с золотым шитьем бархатные шторы. Пол крыт дубовым паркетом. Раздвижной дубовый стол поражал размерами. Еще: три кушетки, два мягких кресла, и несколько тяжелых стульев вокруг стола. Пожалуй — все.

Ковалек зажег лампу слева от двери; сказал Тимофею: «Выдели двоих в подмогу…» Пошли Чапа и Залогин. Первой ходкой принесли груду овчин, второй — «телефункен» и к нему большой аккумулятор. Растянули антенну вдоль наружной стены; включили приемник; засветилась панель; круглый зеленый глаз индикатора заиграл веером. «Покажи, как он работает», — сказал Тимофей Ковалеку, но Залогин вмешался: «Я справлюсь…» Покрутил ручки настройки; хрип и треск, как старческий кашель, разбудил залу. «Циклон, — сказал Залогин. — И горы вокруг. Может — мы в яме…» — «Нет, здесь высокое место, — сказал Ковалек. — Ему же проснуться надо; прогреться; осмотреться — что да как. Сейчас сообразит…» И правда: вдруг — ну совсем рядом — зазвучал с нескрываемым торжеством четкий голос немецкого диктора. «Наших поймай», — сказал Тимофей… — «Если еще не спят…» — «Спят во время войны?» — усомнился Тимофей. Залогин кивнул, нашел на панели слово «Москва», но там было пусто; тогда Залогин повел пальцем по косым строчкам городов — и нашел еще одну «Москву». И здесь было пусто, но Залогин этой пустоте не поверил, начал снова, за полсантиметра от буквы «М». Черточка указателя подкралась к ней, заползла, дотянулась до буквы «о»; задержалась на ней, словно обнюхивая; теперь опять предстояло решиться, чтобы преодолеть пустоту перед буквой «с», которая смущала своей неустойчивостью, — и тут они услыхали далекий-далекий голос Левитана… «Свободен», — сказал Тимофей Ковалеку, проводил его до двери, прикрыл ее и постоял, слушая удаляющиеся шаги. Затем взял стул и засунул его ножку в дверную ручку. Прошел к окну — и тщательно задернул шторы. То же на втором окне и на третьем. Поглядел на товарищей. С тех пор, как им на холме велели разуться, они между собой не произнесли ни слова. (Впрочем, был шепот Чапы о бритве. Но и только.) Удивительно, как они всего за несколько дней научились без слов понимать друг друга. Хотя чему удивляться? — все эти дни каждый из них жил не умом (хотя маленько думать все же приходилось), а чувствами, чувствованием. Если бы не это, если бы не согласие со своею природой, благодаря чему они предчувствовали, что произойдет сейчас и даже в следующее мгновение, — если б не это — разве они смогли бы пережить посланный им в испытание ад? Но все, что им надлежало пережить, они пережили, и слились в целое, и теперь, чтобы понимать друг друга, им уже были не нужны слова…

Им предстояло опять научиться разговаривать друг с другом. Если останется для этого время.

Пан ротмистр не соврал: Левитан говорил, как политрук перед взводом. Конкретны были частности; и цифры — хотя и приятные, но мелкие. Но красноармейцы уже знали правду, и сейчас видели, как она просвечивает сквозь пустые слова диктора.

Тимофей отправил Ромку в разведку.

Сказал: «Не спеши. Я не ведаю, сколько у нас времени: может — пять минут, а может — и пять часов. Но уже тикает…» — «Не задержусь…» — «Главное — не всполоши. (Ромка кивнул.) У тебя две задачи. Первая — рекогносцировка. Вторая — нужна граната; предпочтительно — противотанковая…»

Рамы открывались не по-нашему: сдвигались по полозьям вверх. Ромка скользнул за штору — больше его не слышали.

Тимофей сидел возле «телефункена» недолго. Немецкий текст Залогин переводил слово в слово, английский — пересказывал. «Смысл-то я улавливаю, — оправдывался он, — но мой Webster, увы! не далеко ушел от выбранных мест из Ушакова людоедки Эллочки…» Если б они не были готовы к тому, что слышат, возможно, это потрясло бы их, кто знает. Возможно — в них сработала защитная реакция. Как бы там ни было — услышанную информацию они восприняли только умом. Без эмоций. Мол, вот такая данность, и нужно действовать по обстоятельствам. Точка.

Еще: сейчас Тимофей не только не копался в собственной душе, но и не беспокоился тем, что на душе (тем более — на уме) его товарищей. Не потому, что знал — или догадывался — что там. Нет. Все проще: предстояла схватка; ее сценарий был неизвестен, гадать — пустые хлопоты; вот начнется — тогда и разберемся. А ребята… да что ребята? они что — дурнее меня?..

Никто не спал; винтовка была у каждого под рукой. Еле слышно бормотал «телефункен». Если бы прежде кто-нибудь сказал Тимофею, что вот такой аппарат окажется в его распоряжении, и он остынет к этому чуду техники уже через несколько минут… Добро бы — думал о чем-то важном; так нет же! — просто сидит и ждет. И не слушает… Чудеса!

Ромка, облепленный мокрой одеждой, возвратился неслышно. Тень выскользнула из-за шторы; за спиной — чешский карабин, в руках — здоровенная круглая мина. «С гранатой не получилось, — пожаловался он. — Может — эта красавица сойдет?» — «Так она же противотанковая! — чуть ли не в голос воскликнул Тимофей. — Весь дом разнесет!» — «Ну как знаешь…» Ромка подсел к Чапе, забрал свой допотопный «манлихер», сунул ему в руки давешний карабин: «Владей…»

Оставаться в зале нельзя — это сразу было ясно. Ситуацию на их этаже Ромка толком не смог выяснить: коридор сквозной, все видно — не подступишься. Но должна быть засада с обоих концов, иначе как же. На первом этаже — через окна — насчитал пять человек. Зато в мансарде только двое; оба пьяные — и спят.