Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

А теперь, моя дорогая, я должна написать тебе о том, чтодошло до наших ушей, — мы с Евлалией сначала и верить этому не хотели. Мы,конечно, слышали, что ты порою трудишься в лавке, которую оставил тебе мистерКеннеди. Эти слухи доходили до нас, но мы их отрицали. Мы понимали, что в тепервые страшные дни после конца войны это было, возможно, необходимо — такие ужбыли тогда условия жизни. Но сейчас ведь в этом нет никакой необходимости,поскольку, как мне известно, капитан Батлер — более чем обеспечен и, крометого, вполне способен управлять вместо тебя любым делом и любой собственностью.Нам, просто необходимо было знать, насколько справедливы эти слухи, и мывынуждены были задать капитану Батлеру некоторые вопросы, хотя это и было длянас крайне неприятно.

Он нехотя сообщил нам, что ты каждое утро проводишь в лавкеи никому не позволяешь вести за тебя бухгалтерию. Он признался также, что утебя есть лесопилка или лесопилки (мы не стали уточнять, будучи крайнерасстроены этими сведениями, совсем для нас новыми), что побуждает тебяразъезжать одной или в обществе какого-то бродяги, который, по словам капитанаБатлера, — просто убийца. Мы видели, как это переворачивает ему душу, и решили,что он самый снисходительный — даже слишком снисходительный — муж. Скарлетт,это надо прекратить. Твоей матушки уже нет на свете, чтобы сказать тебе это, ивместо нее обязана тебе сказать это я. Подумай только, каково будет твоимдетям, когда они вырастут и узнают, что ты занималась торговлей! Как им будетгорько, когда они узнают, что тебя могли оскорблять грубые люди и что своимиразъездами по лесопилкам ты давала повод для неуважительных разговоров исплетен. Такое неженское поведение…» Скарлетт ругнулась и, не дочитав письма,отшвырнула его. Она так и видела тетю Полин и тетю Евлалию, которые сидят всвоем ветхом домишке на Бэттери и осуждают ее, а ведь сами еле сводят концы сконцами и умерли бы с голоду, если бы она, Скарлетт, не помогала им каждый месяц.Неженское поведение? Да если бы она, черт побери, не занималась неженскимиделами, у тети Полин и тети Евлалии не было бы сейчас, наверное, крыши надголовой. Черт бы побрал этого Ретта — зачем он рассказал им про лавку, пробухгалтерию и про лесопилки! Рассказал, значит, нехотя, да? Она-то знала скаким удовольствием он изображал из себя перед старухами этакого серьезного,заботливого, очаровательного человека, преданного мужа и отца. А самомудоставляло несказанное наслаждение расписывать им ее занятия в лавке, налесопилках и в салуне. Не человек, а дьявол. И почему только он так любитделать людям гадости?

Однако злость Скарлетт очень скоро сменилась апатией. Запоследнее время из ее жизни исчезло многое, придававшее ей остроту. Вот если бывновь познать былое волнение и радость от присутствия Эшли.., вот если бы Реттвернулся домой и смешил бы ее, как прежде.

Они вернулись домой без предупреждения. Об их возвращенииоповестил лишь стук сундуков, сбрасываемых на пол в холле, да голосок Бонни,крикнувшей: «Мама!» Скарлетт выскочила из своей комнаты наверху и увиделадочурку, пытавшуюся забраться по ступенькам, высоко поднимая свои коротенькие,толстенькие ножки. К груди она прижимала полосатого котенка.

— Бабушка мне дала, — возбужденно объявила Бонни,поднимая котенка за шкирку.

Скарлетт подхватила ее на руки и принялась целовать,благодаря бога за то, что присутствие девочки избавляет ее от встречи с Реттомнаедине. Глядя поверх головки Бонни, она увидела, как он внизу, в холле,расплачивался с извозчиком. Он посмотрел вверх, увидел ее и, широким взмахомруки сняв панаму, склонился в поклоне. Встретившись с ним взглядом, онапочувствовала, как у нее подпрыгнуло сердце. Каков бы он ни был, что бы он нисделал, но он дома, и она была рада.

— А где Мамушка? — спросила Бонни, завертевшись наруках у Скарлетт, и та нехотя опустила ребенка на пол.

Да, ей будет куда труднее, чем она предполагала, достаточнонебрежно поздороваться с Реттом. А уж как сказать ему о ребенке, которого онаждет!.. Она смотрела на его лицо, пока он поднимался по ступенькам, —смуглое беспечное лицо, такое непроницаемое, такое замкнутое. Нет, сейчас онаничего ему не скажет. Не может сказать, И однако же о такого рода событиидолжен прежде всего знать муж — муж, который обрадуется, услышав. Но она небыла уверена, что он обрадуется.

Она стояла на площадке лестницы, прислонившись к перилам, идумала, поцелует он ее или нет. Он не поцеловал. Он сказал лишь:

— Что-то вы побледнели, миссис Батлер. Что, румян впродаже нет?

И ни слова о том, что он скучал по ней — пусть даже этого насамом деле не было. По крайней мере мог бы поцеловать ее при Мамушке, котораяуже уводила Бонни в детскую. Ретт стоял рядом со Скарлетт на площадке и небрежнооглядывал ее.

— Уж не потому ли вы так плохо выглядите, что тосковалипо мне? — спросил он, и хотя губы его улыбались, в глазах не было улыбки.

Так вот, значит, как он намерен себя с ней держать. Столь жеотвратительно, как всегда. Внезапно ребенок, которого она носила под сердцем,из счастливого дара судьбы превратился в тошнотворное бремя, а этот человек,стоявший так небрежно, держа широкополую панаму у бедра, — в ее злейшеговрага, причину всех зол. И потому в глазах ее появилось ожесточение — ожесточение,которого он не мог не заметить, и улыбка сбежала с его лица.

— Если я бледная, то по вашей вине, а вовсе не потому,что скучала по вас, хоть вы и воображаете, что это так. На самом же деле… — О,она собиралась сообщить ему об этом совсем иначе, но слова сами сорвались сязыка, и она бросила ему, не задумываясь над тем, что их могут услышать слуги:— Дело в том, что у меня будет ребенок!

Он судорожно глотнул, и глаза его быстро скользнули по еефигуре. Он шагнул было к ней, словно хотел дотронуться до ее плеча, но онаувернулась, и в глазах ее было столько ненависти, что лицо его стало жестким.

— Вот как! — холодно произнес он. — Кто жесчастливый отец? Эшли?

Она вцепилась в балясину перил так крепко, что ушивырезанного на них льва до боли врезались ей в ладонь. Даже она, которая такхорошо знала его, не ожидала такого оскорбления. Конечно, это шутка, но шуткаслишком чудовищная, чтобы с нею мириться. Ей хотелось выцарапать ему ногтямиглаза, чтобы не видеть в них этого непонятного сияния.

— Да будьте вы прокляты! — сказала она голосом,дрожавшим от ярости. — Вы.., вы же знаете, что это ваш ребенок. И мне онне нужен, как и вам. Ни одна.., ни одна женщина не захочет иметь ребенка оттакой скотины. Хоть бы.., о господи, хоть бы это был чей угодно ребенок, тольконе ваш!

Она увидела, как вдруг изменилось его смуглое лицо —задергалось от гнева или от чего-то еще, словно его ужалили.

«Вот! — подумала она со жгучим злорадством. — Вот!Наконец-то я причинила ему боль!» Но лицо Ретта уже снова приняло обычноенепроницаемое выражение; он пригладил усики с одной стороны.