Числа и знаки - Юрий Бурносов

И тут помещение наполнилось разноцветьем шерстяных клубков, своим присутствием словно согревшим морозный воздух. Воинственные кошачьи крики испугали чудовищ, и те, кто был цел, кинулись бежать.

На полу осталось два издыхающих тела.

– Поможем нашим друзьям! Они жертвуют собой ради нас! - воскликнула Гаусберта и поспешила наружу; за нею заторопились и остальные, среди которых Бофранк.

В караульной остались только затаившийся в углу нюклиет и ушибленный дверью старичок алхимик. И тут случилось ужасное: воровато оглянувшись по сторонам, Бальдунг вытащил из-под своих неопрятных лохмотьев дубинку, наклонился и с силою ударил лежавшего без чувств алхимика в висок. Тот задергался и засучил ногами, умирая; нюклиет же отпрянул от тела и вернулся в свой угол. Забившись под груду одеял, он пробормотал себе под нос:

– Стало быть, я твой дурнопахнущий друг? Так ты именовал меня, смешиватель порошков? Что ж, посмотрим, как запахнет твое тельце, когда его начнут точить черви…

Так он гундосил, словно безумный, каковым, возможно, и был; однако ж, когда вернувшиеся спутники принялись оплакивать несчастного Базилиуса Кнерца, нюклиет нелживо плакал и рыдал вместе с ними.

Нет смертного, который был бы разумен во всякий час или не имел своих слабостей.

Эразм Роттердамский

Убить бежавших в панике тварей не сумели - едва оказавшись снаружи, они словно растворились в снежной тьме, и, как ни искали их, взявшись за руки, чтобы не потеряться, ни одного не нашли. Чудовища, оставшиеся лежать в караульной, под действием тепла стали расползаться, словно бы таять, источая при том омерзительный запах тухлятины. Однако ж их успели рассмотреть, и Гаусберта сказала, что они суть снежные вурдалаки, о коих сложено великое множество легенд. В подобных вурдалаков, пояснила она, превращаются порой люди, заплутавшие в снежную бурю и сгинувшие в ней.

Трупики погибших кошек, числом девять, собрали и закопали в снегу, а еще двух, у коих оказались переломлены хребты, Бофранк повелел Оггле Свонку из сострадания добить, что тот и исполнил.

Остальные зверьки исчезли невесть куда, словно их и не было.

Тело старичка алхимика, столь нелепо - как всем казалось - умерщвленного неодушевленным куском двери, решено было также оставить здесь, завалив для сохранности камнями, дабы не добрались до него охочие до плоти снежные вурдалаки. Вряд ли бы их остановили камни, но об этом старались не думать - все равно ничего большего сделать не представлялось возможным.

Как ни странно, лошадей, что были привязаны поодаль, гнусные твари на сей раз не тронули, будто шли они прямиком в гости к Хаиме Бофранку, а на прочее внимания не обращали. Хотя животные были перепуганы и прядали ушами при каждом слабом звуке, ни одной раны на них не обнаружилось, поэтому путь к побережью противу прошлого занял много меньше времени. По мере движения воздух становился теплее, хотя и не настолько, как должен был, а снег почти весь истаял и лишь кое-где лежал неопрятными серыми грудами. То и дело попадались пирамиды, сложенные из камней, на верхушках которых покоился плоский булыжник с изображением двух квадратов, сиречь Тиары Люциуса. Бофранку показалось, что таких пирамид стало куда больше, чем раньше; хотя скорее всего на самом деле ему это только казалось.

Когда до поселка на берегу осталось менее чем полдня пути, Гаусберта остановила лошадь, понудив остановиться и остальных.

– Мы уже рядом, - сказала она, - и не худо бы вспомнить слова из Второй Книги о четырех всадниках.

– Значит ли это, что кому-то нужно будет остаться? - спросил Фолькон, подразумевая под этим, конечно же, что он-то не останется ни при каких условиях.

– Да. Дальше мы поедем вчетвером.

– Мы? - поднял брови Бофранк.

– Я, вы, хире Бофранк, хире Фолькон и мой супруг. Оггле Свонк останется здесь, равно как и Бальдунг.

– Нужно ли вам подвергать свою жизнь опасности?!

– Я умею то, чего не умеет никто из вас. Конечно, кое-что умеет и Бальдунг, но я попросила его ехать с нами лишь потому, что не исключала возможности, что сама до побережья не доберусь. Но я здесь, и я буду стоять с вами до конца.

На полянке разбили лагерь, где оставили все припасы и поклажу, взяв с собою только оружие и самое необходимое. Оггле Свонк не скрывал радости, хотя и был озадачен мыслию, как же он доберется домой, коли остальные, не приведи господь, погибнут. Нюклиета он боялся и в спутники не желал; впрочем, разбитной малый хорошо помнил, что на берегу имелся поселок, где, может статься, Оггле Свонк найдет приют.

Нюклиет проводил взглядом четырех всадников, ускакавших по лесной тропе, и сказал:

– Как бы там ни было, пойду-ка я и присмотрю за ними.

– Как вам будет угодно, хире Бальдунг, - сказал Оггле Свонк, разводя костер. Но нюклиет не слышал его; он постоял еще немного, затем плюнул себе под ноги и пошел в том направлении, где только что скрылись четыре всадника.

Взору Бофранка открылся продолговатый залив, окаймленный поросшими лесом холмами, посредине которого из волн морских подымался остров. Формы он был почти что круглой, так что субкомиссар, как и в прошлый раз, подивился, почему его все же поименовали Ледяным Пальцем.

На побережье прежде стоял небольшой поселок - аккуратные дома, сложенные из каменных плит и бревен, причал с лодками… Но нынче поселок был напрочь разрушен: многие дома еще догорали, источая черный дым.

Там и сям меж домами лежали мертвецы в позах столь прихотливых, что ясно было - смерть застала их внезапно и была сколь быстрой, столь и болезненной, о чем говорили застывшие на лицах гримасы ужаса и боли. Помимо людей там лежали беспорядочно куры и кошки, собаки и козы, и никому не нашлось пощады…

– Здесь должна быть лестница, - сказал Бофранк, с трудом отрывая взгляд свой от дикой картины. - Да, вот она.

В самом деле, лестница, сплетенная из ветвей и древесной коры, обнаружилась на прежнем месте. Странно, что Люциус не уничтожил ее.

– Оставим лошадей здесь? - спросил Фолькон. - Но как же слова о четырех всадниках?

– Здесь важны слова о числах квадрата, а пешими мы будем или же в седлах - не суть важно, - пояснила Гаусберта с некоторым, впрочем, сомнением. Но ничего не оставалось, как привязать лошадей к дереву и спуститься вниз.

Запах дыма и горелого человеческого мяса на берегу был невыносимым.

– Сколько же в нем злобы! - воскликнул юный Фолькон, едва не споткнувшись о тело совсем маленького ребенка, сжимавшего в руке игрушечный деревянный кораблик.

– Он в гневе, - кивнула Гаусберта. - Нам придется тяжело.

– Никто в этом и не сомневался, - сказал Фолькон. Юноша был испуган, но крепился.