Двадцать лет спустя - Александр Дюма

Сержант со своими людьми расположился в саду.

Д’Артаньян спросил, что им нужно и почему они не уходят.

– Нам приказано, – сказал сержант, – помогать вам стеречь ваших пленников.

На это нечего было возразить; оставалось только поблагодарить за такое любезное внимание. Д’Артаньян поблагодарил сержанта и дал ему крону, чтобы тот выпил за здоровье генерала Кромвеля.

Сержант ответил, что пуритане не пьют, и опустил крону в карман.

– Ах, – сказал Портос, – какой ужасный день, дорогой д’Артаньян!

– Что вы говорите, Портос! Вы называете несчастным день, когда мы нашли наших друзей?

– Да, но при каких обстоятельствах?

– Положение сложное, – сказал д’Артаньян, – но все равно, зайдем в дом и постараемся что-нибудь придумать.

– Наши дела запутались, – сказал Портос, – и я понимаю теперь, почему Арамис так усердно советовал мне задушить этого ужасного Мордаунта.

– Тише, – сказал д’Артаньян, – не произносите этого имени.

– Но ведь я говорю по-французски, – сказал Портос, – а они англичане.

Д’Артаньян посмотрел на Портоса с восхищением, которого заслуживала подобная наивность.

Но так как Портос продолжал смотреть на него, ничего не понимая, то д’Артаньян толкнул его вперед, говоря:

– Войдем.

Портос вошел первым, д’Артаньян последовал за ним; он тщательно запер дверь и по очереди прижал к своей груди обоих друзей.

Атос был погружен в глубокую печаль. Арамис молча посматривал то на Портоса, то на д’Артаньяна, и взгляд его был так выразителен, что д’Артаньян понял его.

– Вы хотите знать, как случилось, что мы очутились здесь? Боже мой, это нетрудно угадать. Мазарини поручил нам передать письмо генералу Кромвелю.

– Но как вы очутились вместе с Мордаунтом? – спросил Атос. – С тем самым Мордаунтом, которого я вам советовал остерегаться?

– И которого я вам рекомендовал задушить, Портос? – сказал Арамис.

– Опять-таки по вине Мазарини. Кромвель послал Мордаунта к Мазарини, а Мазарини послал нас к Кромвелю. Роковое совпадение.

– Да, д’Артаньян, вы правы, но это совпадение нас разлучает и губит. Что ж, дорогой Арамис, не будем более говорить об этом и подчинимся нашей участи.

– Напротив, будем говорить, черт возьми! Ведь мы же условились никогда не покидать друг друга, даже находясь во враждебных лагерях.

– Да, уж действительно враждебных, – сказал, улыбаясь, Атос. – Но скажите мне, какому делу вы здесь служите? Ах, д’Артаньян, подумайте, что из вас только делает этот гнусный Мазарини! Знаете ли вы, в каком преступлении вы сегодня оказались повинны? В пленении короля, его позоре и смерти.

– Ого! – сказал Портос. – Вы полагаете?

– Вы преувеличиваете, Атос, – произнес д’Артаньян. – До этого еще дело не дошло.

– Вы ошибаетесь: мы очень близки к этому. Для чего арестуют короля? Того, кого уважают как властителя, не покупают как раба. Неужели вы думаете, что Кромвель заплатил двести тысяч фунтов за то, чтобы восстановить его на престоле? Друзья мои, они убьют его, и это еще наименьшее преступление, какое они могут совершить. Лучше отрубить голову королю, чем ударить его по лицу.

– Не спорю, это в конце концов возможно, – сказал д’Артаньян. – Но что нам до этого? Я здесь потому, что я солдат, потому, что я служу моим начальникам, то есть тем, кто мне платит жалованье. Я присягал повиноваться и повинуюсь. Но вы, не приносившие присяги, как вы сюда попали и какому делу служите?

– Благороднейшему на свете делу, – ответил Атос, – защите и охране угнетенного короля. Друг, супруга и дочь его оказали нам высокую честь, призвав нас на помощь. Мы служили ему, насколько позволили нам наши слабые силы, и усердия у нас было больше, чем возможностей. Вы можете держаться, д’Артаньян, иных взглядов, можете смотреть на вещи иначе, мой друг. Я не стану вас разубеждать, но я вас порицаю.

– О! – сказал д’Артаньян. – Да какое мне дело в конце концов до того, что англичанин Кромвель взбунтовался против своего короля – шотландца. Я француз, и меня все это не касается. Как вы можете делать меня ответственным за других?

– В самом деле, – подтвердил Портос.

– Но вы дворянин, все дворяне – братья, а короли всех стран – первые из дворян. А вы, д’Артаньян, потомок древнего рода, человек со славным именем и храбрый солдат, вы помогаете предать короля пивоварам, портным, извозчикам. Ах, д’Артаньян! Как солдат вы, может быть, исполнили свой долг, но как дворянин вы виноваты.

Д’Артаньян молча жевал стебелек цветка, не зная, что ему ответить. Стоило ему отвернуться от Атоса, как он встречал взор Арамиса.

– И вы, Портос, – продолжал Атос, как бы сжалившись над смущенным д’Артаньяном, – вы, лучшая душа, лучший друг, лучший солдат на свете, вы, который по своему сердцу достойны были бы родиться на ступенях трона и которого мудрый король рано или поздно вознаградит, вы, мой дорогой Портос, дворянин по всем своим поступкам, привычкам, по своей храбрости, – вы столь же виновны, как д’Артаньян.

Портос покраснел, но скорее от удовольствия, которое доставили ему похвалы Атоса, чем от смущения. И все же, опустив голову и как бы сознавая свое унижение, он сказал:

– Да, да, я думаю, вы правы, дорогой граф.

Атос встал.

– Полно, – сказал он, подходя к д’Артаньяну и протягивая ему руку, – полно, не дуйтесь, дорогой сын мой; все, что я сказал вам, было сказано если не отеческим тоном, то по крайней мере с отеческой любовью. Поверьте, мне было бы легче просто поблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь, и не проронить ни слова о моих чувствах.

– Разумеется, разумеется, Атос, – отвечал д’Артаньян, горячо пожимая ему руку, – но не все, черт побери, способны на такие возвышенные чувства. Кто еще из разумных людей покинет свой дом, Францию, своего воспитанника, прелестного юношу (мы его видели в лагере), и полетит – куда? – на помощь гнилой, подточенной червями монархии, которая вот-вот должна рухнуть, как старая лачуга? Чувство, о котором вы говорите, конечно, прекрасно, оно до того прекрасно, что почти недоступно простому смертному.

– Каково бы оно ни было, д’Артаньян, – ответил Атос, не поддаваясь на хитрость своего друга, с чисто гасконской изворотливостью намекнувшего на отеческую привязанность Атоса к Раулю, – каково бы оно ни было, вы хорошо сознаете в глубине вашего сердца, что оно справедливо. Но виноват, я забыл, что спорю с человеком, у которого я в плену. Д’Артаньян, я ваш пленник; обращайтесь со мной как с пленником.

– Черт возьми! – сказал д’Артаньян. – Вы отлично знаете, что недолго пробудете у меня в плену.

– Конечно, – сказал Арамис, – с нами, без сомнения, поступят так же, как с теми, что были взяты под Филинго.

– А как с ними поступили? – спросил д’Артаньян.