Волчья натура. Зверь в каждом из нас. - Владимир Николаевич Васильев

впечатленно. — Давайте на борт, вас Золотых с Коршуновичем к себе требуют.

Арчи, на миг оторвавшись от поцелуев, бросил ему:

— Скажи, что я занят.

Профессор Ицхак Шадули, вытолкнув брандер-щит, как раз выбирался из кубрика. Его, как ни странно, не слишком смутил полный трупов и кровищи кокпит.

— Н-да, — протянул профессор, обращаясь, видимо, к Арчи. — Вот видите, молодой человек! Кто, кроме волков, мог натворить такое? И на сумасшедшего вы по-прежнему совсем не похожи…

Тут Шадули встретился с совершенно безумным взглядом Генриха Штраубе.

— А вам я рекомендую расслабиться! — торопливо добавил он. — Например, вот таким образом, — и указал на Арчи с Ядвигой.

И только сейчас Генрих деревянным жестом опустил пулевик, поставил его на предохранитель и с хрустом выщелкнул обойму.

Взгляд его оставался безумным, как и ранее. И голос прозвучал деревянно:

— Я всегда знал, что во мне живет зверь, профессор. Он бессмертен, зверь. Он вездесущ. Он — в каждом из нас, профессор. Не вы один это поняли.

— Эй, ребята, — прогнусавил из махолета Лутченко. — Время идет, давайте сюда, а? Начальство ж как на иглах сидит, сейчас президент прибудет…

Арчи на миг снова отстранился от Ядвиги; руки его зажили словно бы отдельной жизнью.

Нож из паза на бедре — раз. Левой рукой из кармана — цепочку с медальоном вээровца — два. Бросок — нож впивается в роговицу махолета в паре ладоней от лица Лутченко — три. Второй бросок — на ноже повисает медальон и тихо покачивается. Четыре.

Молчание.

И только потом — голос Арчибальда Рене де Шертарини восемьдесят восьмого:

— Скажи начальству, что я увольняюсь. Появлюсь позже. Когда смогу.

Вадик Чиков, который еще не скоро придет в себя после сегодняшней переделки, устало засмеялся, а Ицхак Шадули сдержанно поаплодировал:

— Браво, молодой человек. Браво вам, и браво вашему зверю. Уж поверьте мне, старику…

Эпилог

Ветер беззаботно трепал легкий тропический костюм, купленный прямо в аэропорту. Легкомысленную цветастую рубашку и бесформенные шорты. Панаму приходилось придерживать рукой. Над кораблем-селектоидом с криками носились чайки. Океанская вода казалась непривычно зеленой.

Эйфория.

Его захлестнула эйфория — может быть, от буйства тропических красок и от многоголосой беззаботности большого заморского города? От переезда из бурлящего аэропорта в бурлящий просто порт? От неумолчного гомона раскосых и смуглых аборигенов?

А ведь совсем недавно он метался где-то у границы черной пустоты, липкой и манящей. Но все же не дался психоинженерам. Сам. Он преодолел сам все свои страхи и отмучился, как может отмучиться только тот, кому приходилось убивать.

Впервые Арчибальд Рене де Шертарини отошел сразу от нескольких убийств без дополнительной психологической накачки. А значит, в нем и правда живет зверь. Как живет он в каждом из нас.

Арчи многое понял за время реабилитации. Очень многое. Глупо взывать к совести зверя или к его состраданию. Зверь не имеет ни того, ни другого. Он подчиняется только силе. Но этого хватает, чтобы укротить зверя в себе. Правда, для этого нужно обладать силой… а силу можно почерпнуть у зверя.

В сущности, все манипуляции психоинженеров к этому и сводились: взять силу у зверя и с помощью этой же силы зверя и укротить. Возможно, потому Арчи и обошелся без посторонней помощи, что понял это.

Но понять — не значит освободиться. Бойня на Черном море накрепко осела в его душе. И трупы мятежных матросов оставались трупами, несмотря на мятежность. Арчи их убил. Многих.

Потом случилось многое — долгие отчеты перед руководством альянса, бесконечные собеседования; просмотры видеозаписей, мягкие намеки, из которых Арчи понял, что главарь волков и президенты крупнейших евразийских государств ведут какие-то многоступенчатые переговоры… Визиты к Генриху, Нику де Трому и Вадиму Чикову, угодившим в тот же реабилитационный центр. Редкие приходы Ядвиги; это вспоминалось особенно ярко и казалось единственно светлым на фоне сплошной черноты.

Арчи не очень интересовало, как поведет себя человечество в свете откровений профессора Ицхака Шадули. Бывший агент понял одно, главное: зверь у каждого свой. И только от человека зависит, кто будет главенствовать в душе.

Волк или пес. Хищник или Canus sapiens. Все остальное — только досужий треп.

Ведь сразу же стало видно, кто главенствует в душах генерала Золотых, подполковника Коршуновича или полковника Шольца. И в душах их подчиненных.

О политиках Арчи не думал, с ними все было ясно с самого начала. Политики — это такие существа, рядом с деяниями которых блекнут даже деяния зверя.

А еще Арчи немного удивило и даже где-то обидело равнодушие, с которым Земля встретила победу альянса над Саймоном Варгой и его волками-клонами. Но вскоре Арчи осознал: Земле и правда все равно. Потому что подобные вещи интересуют только зверя.

А людей интересует другое.

Арчи, например, сейчас интересовало лишь одно: чтобы катер побыстрее отшвартовался на островном причале, чтобы встречающая Ядвига повисла у него на шее, чтобы внешне суровый волк Расмус подал руку и невзначай поинтересовался: «А гражданство наше тебе не нужно?»

И Арчи ни о чем не жалел. О прежней работе в вэ-эр, например. Работу он найдет, неужели спасатель-водник не найдет работу на курортном острове-государстве? Самом защищенном государстве Земли, пусть это государство одновременно и самое маленькое на политическом лике планеты. К тому же альянс при всей своей политической алчности и безжалостности все же поступил с исполнителями всех трех «Каруселей» вполне достойно. При желании Арчи мог до конца дней своих не работать и не знать нужды.

Но бездельничать — значит потакать зверю. А потакать ему Арчи не собирался.

Потому что знал: оставшиеся дни ему предстоит провести в непрерывном поединке с ним.

Со зверем, который всегда с нами и в каждом из нас.

октябрь 1999 — март 2000 Николаев — Москва — Николаев