Сталин. Вся жизнь - Эдвард Радзинский

Элитарная тюрьма была рассчитана на 40–50 человек – на всю избранную верхушку. Там были особые следователи и аппарат правительственной связи с Хозяином. Он готовился лично руководить постановкой будущего грандиозного процесса.

Он с самого начала предупредил Маленкова: тюрьма не подчиняется Берии.

Что означало: Берии тоже крышка.

А пока за всей кремлевской верхушкой шло непрерывное наблюдение. 58 томов подслушанных разговоров – таков результат наблюдения органов за маршалами Буденным, Тимошенко, Жуковым, Ворошиловым и другими предполагавшимися узниками особой тюрьмы. Эти тома были изъяты из личного сейфа Маленкова после его падения. На пленуме ЦК в 1957 году Маленков оправдывался: «Я сам тоже прослушивался – это была общая практика».

И возник забавный спор – сцена из театра абсурда:

Хрущев: «Товарищ Маленков, ты не прослушивался. Мы жили с тобой в одном доме. Ты на четвертом, я на пятом этаже… Установленная аппаратура была под моей квартирой».

Маленков: «Нет, через мою квартиру прослушивались Буденный и твоя квартира. Вспомни, когда мы шли с тобой арестовывать Берию, ты пришел ко мне. Но мы опасались разговаривать, потому что подслушивали всех нас».

Маленков все-таки был прав. Прослушивали их всех – кого Хозяин приговорил окончить свои дни в новой тюрьме. Просто Маленкова он назначил исполнять роль Ежова – с тем же финалом…

К 1949 году контуры будущего невиданного процесса проглядывали ясно: через «еврейское дело» в него вводится Молотов как американо-сионистский агент. Через его показания наступает очередь остальных членов Политбюро. В конце, как и в прежних чистках, – на закуску – пойдут военные… И переплавленное в огне этой чистки единое общество, вновь сцементированное страхом, он поведет к третьей, последней мировой войне. К Великой мечте – Мировой Советской Республике.

Как всегда, перед решающим прыжком последовало кажущееся ослабление безудержной идеологической кампании, его любимая пауза – затишье перед бурей. На сей раз – перед мировой бурей.

В конце года Хозяин переключил страну на празднование своего юбилея.

Весь 1949 год, одновременно с идеологическими погромами, страна готовилась к величайшему празднику – 70-летию Вождя (отсчет шел от выдуманного им самим года его рождения). В преддверии юбилея Берия развлек его письмом от другого императора, захваченного его войсками, последнего императора Маньчжурии Пу И. Оно осталось в «Особой папке» – иероглифы, написанные Пу И, и перевод письма:

«Для меня высшая честь писать Вам настоящее письмо… Я пользуюсь вниманием и великодушием властей и сотрудников лагеря. Здесь я впервые начал читать советские книги и газеты. Впервые за 40 лет жизни я прочел «Вопросы ленинизма», «Краткий курс истории ВКП(б)». Узнал, что СССР – самая демократическая и прогрессивная страна в мире, путеводная звезда малых и угнетенных народов… Ваше гениальное предвидение в книге об Отечественной войне о неизбежном крахе фашистской Германии… В прошлом я просил об оставлении меня в СССР, но до сего времени нет ответа. У меня одинаковые интересы с советскими людьми, я хочу работать и трудиться так же, как советские люди, дабы тем отблагодарить за Ваше благодеяние».

Так обычный император писал ему – Богосталину.

В каждой строчке письма видно, как старался заслужить освобождение бедный Пу И. Но у Хозяина были другие планы. Государство Пу И вошло в состав коммунистического Китая, и он переправил поверженного императора своему «китайскому брату» – Мао Цзедуну. Из советского плена несчастный император отправился в китайский – для нового перевоспитания.

К 1949 году он создал свою особую «религиозную» литературу, воспевавшую Богосталина. «Вождь и Учитель», «Корифей науки и техники», «Величайший гений всех времен и народов» – теперь его постоянные эпитеты. Но были и любопытные, например: «Солнце нашей планеты». Его придумал Довженко – научился.

Но это было не просто сумасшествие. Нет, этот культ имел важнейшую цель.

Одним из его признанных писателей был Петр Павленко. Четырежды Хозяин присуждал ему высшую литературную награду – Сталинскую премию 1-й степени. Удачливый Павленко на самом деле был несчастнейшим человеком. В 1920 году он вступил в партию, был связан со многими расстрелянными – и всю жизнь боялся своего прошлого, всю жизнь замаливал его… После войны Павленко написал сценарии двух кинофильмов, официально объявленных Хозяином «шедеврами советского искусства»: «Клятва» и «Падение Берлина».

Но в этих сценариях у Павленко был соавтор.

«Клятва» – фильм о клятве Сталина над гробом Ленина. Рукопись этого сценария Павленко с благоговением показал моему отцу. Сценарий был изукрашен пометками… самого героя! И все пометки касались лишь его одного. Сталин правил образ Сталина!

Павленко рассказывал: «Берия, передавший сценарий со сталинскими пометками, объяснил режиссеру Чиаурели: «Клятва» должна стать возвышенным фильмом, где Ленин – как евангельский Иоанн Предтеча, а Сталин – сам Мессия».

Лексика семинариста выдавала автора замечаний.

«Клятва» стала фильмом о Богочеловеке. В «Падении Берлина» эту тему успешно продолжили. В конце фильма был некий апофеоз: мессия Сталин приезжает в поверженный Берлин. Нет, не на скучном поезде – он прилетает на самолете. Одетый в ослепительно белую форму (белые одежды ангела, спускающегося с неба), он является ожидавшим его людям. И все языки планеты славят мессию.

«Возникает мощное «ура». Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина. Гремит песня: «За Вами к светлым временам идем путем побед» – так записано в сценарии.

Богочеловек… Константин Симонов, член Комитета по Сталинским премиям, в своих воспоминаниях описывает, как Сталин присутствует на заседании во время обсуждения литературных произведений, выдвинутых на премию его собственного имени.

«Неслышно ходит Хозяин за спинами членов Комитета. Это его обычная манера – чтобы не видели лица бога, чтобы в напряжении старались угадать, угодить… Ходит, посасывая трубку…

Секретарь объявляет: «Писатель Злобин представлен на Сталинскую премию 1-й степени за роман «Степан Разин». Но тут Маленков выдает неожиданную реплику: «Товарищ Сталин, Злобин был в немецком плену и вел себя нехорошо». Воцаряется изумленная тишина, все знают: кандидатов старательно проверяли. Значит, это испытание для них, членов Комитета?

И тогда в тишине раздается тихий голос Сталина: «Простить или не простить?» Все молчат – боятся. А он медленно проходит круг за кругом. И опять: «Простить или не простить?» В ответ та же мертвая тишина: ведь предъявлено страшное обвинение! Какая там премия – голову бы спасти Злобину! Хозяин проходит еще круг. И опять: «Простить или не простить?» И сам себе отвечает: «Простить…» И Злобин вместо лагерей становится лауреатом – вмиг вознесен на вершину славы и богатства!»