«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен

Странно, что судя по широте, мы остаемся приблизительно на том же самом месте, не движемся к югу, несмотря на северный ветер. Не уперлись ли плавучие льды в землю? В этом, конечно, нет ничего невозможного; во всяком случае мы не можем быть далеко от нее».

«Четверг, 27 июня. Та же однообразная жизнь, тот же северный ветер, та же пасмурная погода и те же думы о том, что принесет будущее. Ночью дул с севера очень свежий ветер со снегом и ледяной крупой, хлеставшей по стенам палатки; можно было принять ее за настоящий ливень. Снег этот и крупа быстро таяли на стенах, и с них текло. В палатке, однако, тепло и уютно, и ветер до нас не добирается. Мы лежим в теплом мешке, прислушиваемся, как бьется о палатку ветер, и воображаем, что нас быстро несет на юг, хотя, быть может, мы совсем и не трогаемся с места. Но если и такой ветер никуда нас не пригонит, то этому не может быть другого объяснения, кроме того, что лед уперся в берег и берег недалек от нас. Придется нам подождать восточного ветра, чтобы он отнес нас подальше на запад, западнее земли, а потом уже на юг.

Я все надеюсь, что пока мы лежим здесь, нас вынесет в пролив между Землей Франца-Иосифа и Шпицбергеном. Вчера погода была суровая: ветер, снег; работать вне палатки было невозможно, тем более если принять во внимание, что нам, к сожалению, нечего торопиться. Полыньи сильно изменились. От той, которая перед нами и по которой мы плыли, скоро ничего не останется; во всех направлениях вокруг нее нагромождается лед. Надеюсь, что лед сжатиями будет размолот в куски, отчего облегчится в будущем его разрежение. Но произойдет это во всяком случае не ранее конца июля, и нам придется, пожалуй, в ожидании запастись терпением.

Часть мяса нарезали тонкими ломтями и повесили провялить. Нужно позаботиться об увеличении путевых запасов, а для этого лучше всего заготовить пеммикана или вяленой тюленины и захватить с собой хоть немного тюленьего сала. Иохансен нашел на льду совсем близко от нас озеро пресной воды; теперь вода под рукой и не надо возиться, растапливая лед. В первый раз мы нашли воду, пригодную для питья и стряпни. Тюлени попадаются здесь не так уж часто, зато птиц, слава богу, изобилие. Сегодня ночью две белые чайки безбоязненно уселись на тюленью шкуру у самой палатки и стали выклевывать сало. Два раза мы их отгоняли, но они прилетали обратно. Если будет недостаток в мясе, можно будет заняться охотой на птиц; их тут достаточно».

Так проходили дни за днями, один, как другой. Мы все ждали когда растает снег, и тем временем понемножку работали, готовились при первой возможности снова двинуться дальше в путь. Невольно вспоминается мне рассказ об эскимосах, поехавших вглубь фьорда на сенокос. Прибыв на место, они нашли, что трава еще коротка, расположились там и стали поджидать, пока она подрастет как следует, чтобы можно было ее косить. Так же медленно улучшался и наш будущий путь.

29 июня я писал: «Температура так и не желает повыситься настолько, чтобы снег как следует таял. Мы стараемся скоротать время как можно приятнее: беседуем о том, как славно будет вернуться домой и как мы станем тогда наслаждаться жизнью и всеми ее благами; прикидываем и высчитываем, когда сможем прибыть домой. Иногда говорим о том, как хорошо устроимся на зимовку на Шпицбергене, если не удастся добраться домой в этом году. Может статься, не удастся добраться и до Шпицбергена: придется тогда зазимовать где-нибудь на Земле Франца-Иосифа… Но нет, этого не должно случиться!»

«Воскресенье, 30 июня. Вот наступил и последний день июня, а мы примерно все на том же месте, как и в начале месяца.

А путь? Да, лучше он во всяком случае еще не стал. Погода прекрасная, так тепло, что лежим в палатке, не в силах шевельнуться, и обливаемся потом. В открытую дверь палатки виден лед, на котором ослепительно ярко играют лучи солнца, проглядывающего сквозь белые парящие облака.

Сегодня воскресенье; тихо, лишь слабо веет легкий ветерок, как будто с юго-востока. Чудесно должно быть сейчас на родине. Все в цвету, и фьорд, покрытый зыбью, сверкает на солнце. Ты сидишь, может быть, вместе с Лив на мысу или катаешься по фьорду на лодке. Ах, как живо вижу я, как в такой вот лучезарный июньский день мы едем к твоей матери обедать: отправляемся пораньше на станцию, и вижу – подходит битком набитый поезд.

Он останавливается в Бестуне и в Бюгде; сходим у Скарпсно[326] и поднимаемся по дороге в Дреммен. Идем, а над палисадом свешиваются светло-зеленые кленовые листья, трепещущие в лучах солнца. Вот пришли; перед нами дом, окруженный садом. Там собрались друзья, и все усаживаются за стол; подают жаркое, великолепное жаркое, и я вижу, как Улаф разрезает его и как из красноватого мяса струится сок… Но вот взгляд мой снова скользит через открытую дверь палатки, и я вспоминаю, что моря и льды легли между тем, что было «там», и тем, что «здесь».

Мы лежим здесь, на дальнем севере, двое чумазых от сажи, безобразных, грязных бродяг, окруженные со всех сторон льдом, только льдом и ничем другим, кроме сверкающего белизной льда, во всей его чистоте, которой так не хватает нам. Да, все вокруг сияет чистотой и взор тоскливо ищет по всему горизонту хоть какое-нибудь темное пятнышко, на котором бы отдохнуть. Когда же наконец появится оно? Мы ждем его вот уже два месяца.

Птицы тоже как-то вдруг исчезли совсем; сегодня не слышно даже веселых люриков. Еще вчера они были здесь, и мы слышали, как они пролетали то к югу, то к северу – вероятно, к земле и от земли. Теперь они, вероятно, совсем улетели туда, так как здесь стало мало воды. Ах, если бы иметь крылья легких птиц…»

«Среда, 3 июля. Для чего снова писать? Что могу я вверить этим листам? Ничего кроме того же непреодолимого, жгучего стремления добраться домой, прочь от этого удручающего однообразия. Один день в точности похож на другой, за исключением, пожалуй, того, что прежде было тихо и тепло, а последние два дня дует южный ветер и нас несет на север. Вчера я сделал меридиональное наблюдение и узнал, что мы снова оказались под 82°08,4́ северной широты; долгота почти не изменилась. И вчера и позавчера временами светило поистине лучезарное яркое солнце, что для нас большая редкость. Вчера горизонт к югу был виден так далеко, как уже давно не наблюдалось; но тщетно высматривали мы на горизонте землю. Я не понимаю всего этого!

Ночью шел мокрый снег; вода капала внутрь палатки, и мы вымокли в спальном мешке. Эти постоянные снегопады могут довести до отчаяния, они никак не хотят перейти в дождь и устилают путь толстым слоем свежего снега, который ложится поверх старого и препятствует таянию[327].