На кресах всходних - Михаил Попов
Шрифт:
Интервал:
Янина приподняла голову. Картина была довольно мирная. сейчас помоются — и дальше.
И тут раздался истошный визг из дома, в который вошли солдаты с офицером. Солдаты у воды оглядывались сидя, физиономии у них были скучные. Они как бы говорили: опять?!
Появились те, что вошли. Сначала один, потом второй. Оба тащили за волосы упирающихся женщин. Упирающихся и орущих. Они перебирали ногами, а руками хватались за солдатскую руку. Их бросили у грузовика. Один солдат слюнявил палец и тер запястье — очевидно, кто-то из женщин поранил его ногтями. Он был с нашивками и скомандовал сидящим. Легко было понять — что. Солдаты, вздыхая, поднялись и тоже пошли в дом. Двое сбросили с плеча на руки свои винтовки и встали в позе охранников, наставив стволы на женщин.
Из дома слышались новые взвизги и жалобы.
Один за другим немецкие солдаты, все с закатанными рукавами, тащили по взрослой или молоденькой женщине, утирая обильный пот.
Большой седобородый старик в черном пиджаке, серых штанах и сапогах бутылками вышел сам, его только тыкали стволом меж лопаток, он нелепо вздергивался.
Евреи, поняла Янина и странным образом успокоилась, потому что в действиях немцев увиделся ей смысл, и стало ясно, что она сама не может быть целью этой команды. Они приехали специально, по конкретному адресу, забрать скрывающихся. Немцы преследуют и охотно убивают евреев, это с самого начала войны всем известно, при чем же здесь мы. Сара смотрела перед собой неподвижным взглядом, подтянув под себя руки, как сфинкс. В просвете между штакетинами росло семейство одуванчиков, оно время от времени испускало невесомые парашютики, подвергаясь сдержанному дыханию девочки.
Янина положила руку ей на загривок, стараясь пригнуть к земле: что, хочешь, чтобы тебя увидели?! Сара почти не поддалась.
Немцы неторопливо, методично очищали намеченный дом, потом перешли к следующему. Часть же вошла во двор того дома, в саду которого лежали спрятавшиеся. Сразу выяснилось, что дом не пустует, хотя и мог показаться безжизненным. Сколько вообще народу и шума скрывалось под покровом, казалось бы, сплошной тишины!
Янина и Сара лежали теперь совершенно плоско, потому что немецкие сапоги ступали буквально рядом, шагах в пяти. Хорошо, что одежка такая серо-черная у нас, неприметная, за кустом неразличимая.
Каждый вопль, издаваемый вытаскиваемой женщиной, проходил по телу девочки как мелкое землетрясение.
Пронесло!
Топот сапог переместился к пруду; поднимая пыль, немецкая шеренга теснила небольшую толпу к берегу левее грузовика. Начали расставлять в одну шеренгу, и Янина сразу поняла, что теперь будет. Не грузят — значит, станут расстреливать. Восемь или девять женщин и четыре старика, трое ребятишек. Ребятишек-то как можно? Янина скрипнула зубами. Но тут же ее отвлекло легкое, как мановение укромного садового ветерка, движение слева.
— Стой! — выбросила она тишайший шепот вслед поднявшейся девочке.
Та, не обращая никакого внимания, шла в полный рост к забору.
— Сара!
Янина приподнялась, почти не считаясь с риском быть увиденной.
Девочка аккуратно присела перед дырой в заборе и проступила через нее вовне, там еще была бузина, и за ней можно было укрыться, и вернуться еще было возможно.
— Сара!
Девочка ни секунды не помедлила за деревом. значит, у нее не было никаких сомнений. Она вышла из-за ярко-зеленой бузинной кроны на обозримое пространство. Но ее пока что никто из немцев не видел. Выстроенные для расстрела евреи могли ее видеть, но были не в силах понять, что происходит.
— Сара! — просипела Янина.
Девчонка пошла к пруду решительным, хотя и немного ходульным шагом, в этом сказывалась ее неполная вменяемость, но решимость дойти «туда» переламывала затрудненность в движениях. В шеренге расстреливаемых, кажется, что-то поняли. По крайней мере, один старик, самый седобородый, наклонился вперед и страшно выпучился, своим видом явно командуя ей: беги!
— Сара!
Она и побежала, но не прочь, а к стоящим. Оглянувшийся солдат что-то шепнул офицеру, тот, щурясь, обернулся.
Сара уже была в нескольких всего шагах от шеренги. не выбирая, она вцепилась в подол средних лет женщины в разодранной, заправленной в черную юбку рубахе, с растрепанными, буйно торчащими в разные стороны волосами и абсолютно безумным лицом.
— Мама! — раздался крик.
Янина не поняла, кто кричит, она отвыкла от голоса девочки.
Сара обхватила женщину за талию и уткнулась лицом ей в плоскую грудь.
— Мама.
Седой старик что-то прокаркал по-своему. Женщина поняла и стала отталкивать от себя руки Сары и что-то кричать ей. Понять было нетрудно что. Уходи! Уходи!!
Немцы с интересом и как бы даже иронически поглядывали на эту сцену, не предпринимая пока никаких действий.
— Мама! — снова налетала девочка с растопыренными руками на женщину, после того как была отброшена.
Женщина била ее по щекам и отпихивала, отпихивала.
Офицер отдал команду.
Сара вцепилась в женщину.
Янина рухнула лбом в землю и прошептала:
— Су-у-ка-а!
Долго, секунд десять наверно, было тихо, потом раздалось:
— Фойе!
Залп.
Макарке повезло. Он давно мечтал о том, чтобы оказаться на заседании штаба, но прежде об этом было смешно и мечтать, в землянку Витольда Ромуальдовича попасть было совершенно нереально. Теперь же штаб совещался в простом шалаше, да еще почти без стен. Незачем и некогда было устраиваться основательнее, отряд как бы застыл в точке неопределенности, выжидая момент, когда будет решено, куда двигаться дальше. В углу были сложены ящики с патронами и другим боевым имуществом. Мальчишка подкрался, посидел на ветке недалекого дубка, потом просочился под брезентовую полу, тихонько вскарабкался по ящикам и залег сверху, невидимый тем, кто сидел внизу, у импровизированного стола, составленного из еще двух ящиков.
Тут были все старшие, кроме начальника разведки. Витольд сидел в профиль к Макарке, справа и слева от него поместились командиры-родственники: дядька Тарас, Михась, Анатоль, Яська. На другом конце стола со страдальческим видом сидели начштаба Бобрин и прищуренный, вечно ко всем присматривающийся политрук Шукеть, рядом задумчивый, все время вздыхающий Копытко, человек без должности, но ветеран отряда.
Два взводных командира: тонколицый, учительского вида Буткевич, он был человек железного подпольного характера, очень и очень себя показавший, и Рамазан — удивительное про него рассказывали: как он, оказавшись за несколько дней до начала войны в командировке, схоронился у какой-то вдовы, подлавливал одиноких немцев ночью и убивал по-горски — кинжалом, за его голову была назначена награда в рейхсмарках. Он бежал в лес, какое-то время жил в самой настоящей берлоге, чуть ли не убил перед этим медведя. Вплоть до появления в отряде Литвинова Макарка больше всего уважал именно Рамазана и прилеплялся к нему.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!