За чертой милосердия. Цена человеку - Дмитрий Яковлевич Гусаров

шел, думал-думал и догадался. Сказать?

— Скажи.

— Один струсить может, наврать, приказа не выполнить. Двое — совсем другое дело… А в общем, глупо это, погибать двоим, если и одного хватит.

Павел помолчал, глядя на темневший впереди остров, и неожиданно спросил:

— Ты веришь мне?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Нет, ты скажи — веришь ты мне или нет?

— Конечно, верю… Чудной ты…

— И я тебе верю, — торопливо заговорил Кочетыгов. — Зачем нам погибать двоим! Зачем? Ведь глупо! Хватит и одного. Давай жребий, а? На равных, а?

Все происходящее Виктор принял бы за шутку, но Кочетыгов уже достал коробок и, отвернувшись в сторону, долго возился со спичками, не переставая говорить:

— Это же глупо, обоим. Хватит одного. Это даже лучше, Вызвать огонь на себя может и один…

— Павел, слушай, не надо, — растерянно попросил Виктор.

— Трусишь, да? — с насмешкой процедил сквозь зубы тот, в упор глядя на товарища. — Боишься, что тебе одному придется идти умирать, да? Из зависти к моему счастью трусишь? Не бойся, счастье у нас одинаковое. Мне в бою везет, тебе в любви. Ну что — потянешь или нет? Скорей, давай. Длинная — остаешься здесь, короткая — идешь к острову. — Движения Павла были настолько лихорадочны, а голос таким необычно хриплым и язвительным, что у Виктора на мгновение мелькнула мысль, что Павел хочет обмануть его.

«Нет, он не сделает этого. Он просто хочет проверить меня. Ведь на острове наверняка никого нет, а потом в отряде смеяться будет…»

— Ну, тяни, не раздумывай! — Павел поднес к самому лицу Виктора кулак с зажатыми спичками. Две темные маленькие головки дрожали перед глазами.

— Выбирай, чего волынишь?!

И Виктор решился.

Глядя в лицо товарищу, он потрогал обе спички и выбрал левую. Он зажал свой жребий в руке и на ощупь понял, что ему досталась длинная спичка.

— Ты, Витька, счастливый! — что-то слегка насмешливое прозвучало в голосе Павла.

Да, таков был партизан Пашка Кочетыгов. Даже перед смертью он не упускал случая хоть чем-нибудь уколоть товарища.

Что было потом — Виктор запомнил как во сне.

Павел резко поднялся, повесил на шею автомат, поправил сумку с гранатами. Встал и Виктор, повторяя каждое движение товарища. Но Кочетыгов остановил его:

— Чего вскочил? Ложись!

— Я пойду…

— Ложись, говорю! — грубо, с угрозой в голосе повторил Павел. — Я приказываю, я — старший, понятно?

Он выждал, пока Виктор, неловко опираясь на одну руку, опустился на снег, и лишь после этого в его голосе послышались теплые нотки:

— Как только я пройду торосы, поднимайся и дуй вокруг острова. Наши где-то на озере. Найдешь, не иголка. Смотри, Тихону ни слова… Никому не говори… Разве что… Оле… Скажи ей, что Пашка… A-а, в общем, опа сама все знает… Ей тоже ничего не говори! Ну, Витька, прощай! Не вздумай идти за мной!

Он сильно оттолкнулся палками. Лыжи так загремели по слабой корочке наста, что Виктор едва удержался, чтобы не крикнуть: «Тише ты!»

Секунда, другая, третья, и белая фигура Павла начала растворяться, сливаясь со снегом, с торосами, с легкой туманной мглой. Шуршание лыж становилось все тише, иногда оно ненадолго совсем пропадало, и жуткая тишина начинала все яснее, все громче звенеть у Виктора в ушах. Потом снова слышался шорох лыж, такой далекий и приглушенный, что казалось, кто-то совсем рядом осторожно скребет пальцем по дереву.

«Неужели до острова так далеко?» — Виктору казалось, что Павел ушел давным-давно, что прошло не меньше получаса, а ведь остров совсем рядом. Когда шуршание лыж пропадало, рождалась надежда:

«Да-да, он уже там. И там никого нет!» — хотелось вскочить, бежать туда быстро-быстро, чтоб скорее уйти от этого мучительного одиночества, чтоб скорее быть снова вместе.

Но шуршание доносилось опять, и каждый шорох отзывался царапаньем на сердце.

Надежда на благополучный исход была такой сильной, что когда остров вдруг осветился холодным светом, Виктор не поверил своим глазам. Это ракета на парашюте, или, как называли ее партизаны, «фонарь», который подолгу висит в небе, заливая все вокруг зеленоватым светом.

Все стало совсем не таким, каким казалось во тьме. Остров — совсем маленьким, берега — низкими, покрытыми черной каймой кустарника, а озеро — ровным и белым, на нем словно и не было никаких торосов.

В первую секунду яркий, все пронизывающий свет совсем не испугал Виктора. Лишь позже, когда донесся сухой хлопок выстрела, он осознал, что случилось самое страшное.

Виктор инстинктивно пригнул голову, почти упершись подбородком в жесткий, колючий наст. «Фонарь» медленно опускался. Его свет постепенно тускнел, из ярко-зеленого переходил в красноватый. Озеро снова бугрилось торосами, которые на глазах росли, темнели, отбрасывая все более длинные тени.

«Не заметили», — с облегчением подумал Виктор, на время забыв, зачем они были посланы сюда, к этому острову.

«Фонарь» уже висел на уровне леса, давая слабый, подрагивающий свет, который почти не доходил до того места, где лежал Виктор. И в этот момент там, впереди, с озера раздалась короткая и быстрая автоматная очередь. В тишине она прозвучала как-то особенно громко, даже вызывающе.

Сразу же в ответ из двух точек на острове ударили пулеметы. Все потонуло в сливающемся грохоте. Над головой засвистели пули. Виктор знал, что стреляли не по нему, но казалось, все озеро зароилось трассирующими пулями. Они невольно заставляли плотнее прижиматься, втискиваться в снег. «Фонарь» догорал. В его последних отблесках Виктор перед самым носом увидел валявшиеся на чистом ровном снегу две спички. Они лежали почти рядом, в полуметре одна от другой, с одинаковыми черненькими головками, и не было ничего особенного в том, что на снегу после привала остались две спички.

Но это был жребий.

«Фонарь» погас. И хотя еще гремели очереди, над головой еще мелькали трассирующие пули, Виктор ничего не замечал. Он лихорадочно приподнялся и схватил спички, застонав от боли в плече.

Да, так оно и есть! Глаза не обманули его. Обе спички были одинаковыми.

«Может быть, одна из них хотя бы надломлена?» — Виктор торопливо ощупал их и растерянно сел на снег: спички оказались целыми.

«Зачем он так сделал, зачем?» — в отчаянии, чуть не плача, подумал он, почувствовав себя обманутым в чем-то самом дорогом и важном.

Павел был еще жив. Сквозь раскатистые сливающиеся очереди пулеметов иногда слышался сухой треск его автомата.

Виктор вскочил и, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, побежал к острову. Ему еще было далеко до первых торосов, когда пулеметный огонь прекратился. Потом прогремели взрывы гранат, беспорядочные автоматные очереди, и все стихло.