Красное и белое, или Люсьен Левен - Стендаль

расположенное напротив зала, где происходили выборы, Люсьен застал там генерала, красного от волнения. Близился час, когда генералу предстояло подать свой голос, и он откровенно признался Люсьену, что боится быть освистанным.

Несмотря на эти сильно смущавшие его заботы, генерал чрезвычайно обрадовался ответам ad rem аббата Леканю.

Люсьен получил коротенькую записку от аббата Дисжонваля с просьбой прислать к нему господина Коффа.

Через полчаса Кофф возвратился. Люсьен подозвал генерала, и Кофф сообщил им:

– Я видел собственными глазами пятнадцать человек, которые сели на коней и помчались за город вызвать сюда к вечеру или, на худой конец, к завтрашнему утру полтораста избирателей-легитимистов. Аббат Дисжонваль выглядит сейчас молодым человеком: вы не дали бы ему и сорока лет. «Жаль, что у нас не было времени поместить четыре статьи в „Gazette de France“, – трижды повторил он мне. – Мне кажется, они взялись за дело не шутя».

Начальник телеграфной конторы прислал Люсьену вторую телеграмму, адресованную лично ему:

ОДОБРЯЮ ВАШ ПЛАН. ВЫДАЙТЕ СТО ТЫСЯЧ ФРАНКОВ. ЛЮБОЙ ЛЕГИТИМИСТ, БУДЬ ЭТО ДАЖЕ БЕРЬЕ ИЛИ ФИЦ-ЖАМ[114], ЛУЧШЕ ГОСПОДИНА ХЕМПДЕНА.

– Не понимаю, – сказал генерал, – что это за господин Хемпден?

– Хемпден означает Меробер; так мы условились с министром.

– Час настал! – в сильном возбуждении вдруг заявил генерал. Он надел мундир и вышел из квартиры, игравшей роль наблюдательного пункта, чрезвычайно взволнованный тем, что ему предстояло принять участие в голосовании.

Толпа расступилась, дав ему пройти сто шагов, отделявших его от двери в зал Урсулинок. Генерал вошел; в тот момент, когда он подходил к столу президиума, все избиратели-мероберисты приветствовали его рукоплесканиями.

– Это не пошляк и не мошенник вроде нашего префекта, – громко говорили в толпе. – Он живет только на свое жалованье и должен содержать целую семью.

Люсьен отправил телеграмму:

№ 3

КАН, ЧЕТЫРЕ ЧАСА.

ВОЖДИ ЛЕГИТИМИСТОВ, ПО-ВИДИМОМУ, ДЕЙСТВУЮТ ДОБРОСОВЕСТНО. НАБЛЮДАТЕЛИ, ПОСТАВЛЕННЫЕ У ДВЕРЕЙ, ВИДЕЛИ ЧЕЛОВЕК ДВАДЦАТЬ АГЕНТОВ, ВЫЕХАВШИХ ЗА ГОРОД ЗА СТА ШЕСТЬЮДЕСЯТЬЮ ИЗБИРАТЕЛЯМИ-ЛЕГИТИМИСТАМИ. ЕСЛИ ВОСЕМЬДЕСЯТ ИЛИ СТО ИЗБИРАТЕЛЕЙ ПРИБУДУТ ВОСЕМНАДЦАТОГО ДО ТРЕХ ЧАСОВ ДНЯ, ХЕМПДЕН НЕ БУДЕТ ИЗБРАН. В ДАННЫЙ МОМЕНТ ХЕМПДЕН ИМЕЕТ ЗА СОБОЙ БОЛЬШИНСТВО ГОЛОСОВ В КАЧЕСТВЕ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. ПОДСЧЕТ ГОЛОСОВ БУДЕТ ПРОИЗВЕДЕН В ПЯТЬ ЧАСОВ.

При подсчете голосов оказалось:

Всего явилось избирателей – 873.

Большинство – 437.

Подано голосов за господина Меробера – 451.

За господина Гонена (кандидат префекта) – 389.

За господина де Кремье (кандидат господина Леканю с тех пор, как он получил сто тысяч франков) – 19.

Признано недействительными – 14.

Девятнадцать голосов, поданных за господина де Кремье, сильно порадовали генерала и Люсьена; это было до некоторой степени доказательством того, что господин Леканю не водит их за нос.

В шесть часов пополудни сто тысяч франков ценными бумагами, не вызывавшими ни малейшего сомнения, были лично вручены господином генеральным сборщиком налогов генералу Фари и Люсьену, которые выдали ему расписку.

Явился господин Ледуайен. Это был весьма богатый, всеми уважаемый землевладелец. По окончании церемонии со шкатулкой участники процедуры дали друг другу честное слово вручить шкатулку с ее содержимым господину Ледуайену, если будет избран кто угодно, кроме господина Меробера, и генералу Фари, если господин Меробер окажется депутатом.

После ухода Ледуайена сели обедать.

– Теперь самое главное дело – префект, – сказал генерал, необычайно весело настроенный в этот вечер. – Наберемся храбрости и пойдем на приступ.

Завтра будет наверное девятьсот голосующих.

Господин Гонен получит – 389.

Господин де Кремье – 19.

Вот у нас уже четыреста восемь голосов из восьмисот семидесяти трех. Предположим, что двадцать семь избирателей, которые прибудут завтра утром, дадут семнадцать голосов господину Мероберу и десять нам. Получается:

Кремье – 418.

Меробер – 468.

Пятьдесят один голос господина Леканю дает большинство господину де Кремье.

Эти цифры на сто ладов переворачивались генералом, Люсьеном, Коффом и адъютантом Меньером, единственными участниками обеда.

– Вызовем сюда двух наших лучших агентов, – предложил генерал.

Эти господа явились и после довольно продолжительного обсуждения вопроса подтвердили, что присутствие шестидесяти легитимистов обеспечит победу.

– А теперь в префектуру, – сказал генерал.

– Если вы не сочтете мою просьбу нескромной, – заметил Люсьен, – я просил бы вас вести разговор, так как меня этот префект ненавидит.

– Это несколько противоречит нашему соглашению: я ведь оставил себе второстепенную роль. Но так и быть, я открою прения, как говорят в Англии.

Генералу хотелось показать свою образованность. Он обладал гораздо большим: редким здравым смыслом и добротой.

Едва успел он объяснить префекту, что его просят предоставить триста восемьдесят девять голосов, которыми он располагал накануне при избрании председателя, господину де Кремье, обязавшемуся собрать шестьдесят, а то и восемьдесят голосов легитимистов, как префект резким голосом перебил его:

– После всех этих телеграфных сообщений я ничего лучшего и не ждал; но, господа, вам не хватает одного сообщения; я покуда еще не смещен, а господин Левен еще не назначен префектом Кана.

Все, что только может вложить гнев в уста мрачного софиста, господин де Серанвиль высказал в лицо генералу и Люсьену.

Сцена продолжалась пять часов. Генерал только под конец немного вышел из себя. Господин де Серанвиль, все время упорно стоявший на своем, пять или шесть раз менял доводы, на которых основывал свой отказ.

– Но в конце концов, милостивый государь, даже руководясь исключительно эгоистическими соображениями, вы должны считать свою неудачу на выборах несомненной. Предоставьте же господину Левену проявить свое искусство при их агонии. Как всякому врачу, призванному слишком поздно, господину Левену достанутся все неприятности за неудачный исход.

– Пускай ему достается все, что угодно, но до моего отрешения от должности канская префектура ему не достанется.

После этого ответа господина де Серанвиля Люсьену пришлось сдерживать генерала.

– Человек, изменяющий правительству, – заявил генерал, – не мог бы поступить лучше вас, господин префект, и я об этом сообщу министру. Прощайте, милостивый государь.

В половине первого ночи, выходя от префекта, Люсьен сказал генералу:

– Я напишу о результате наших переговоров аббату Леканю.

– Если вам угодно посчитаться с моим мнением, посмотрим сначала, как будут вести себя наши подозрительные союзники. Отправьте завтра утром телеграмму и подождите ответа. К тому же эта скотина префект может еще одуматься.

В половине шестого утра Люсьен, сидя на телеграфе, дожидался рассвета. Как только рассвело, он отправил депешу следующего содержания:

№ 4

ПРЕФЕКТ ОТКАЗАЛСЯ ПРЕДОСТАВИТЬ СВОИ ТРИСТА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ ГОЛОСОВ ГОСПОДИНУ ДЕ КРЕМЬЕ. ПОДДЕРЖКА В СЕМЬДЕСЯТ ИЛИ ВОСЕМЬДЕСЯТ ГОЛОСОВ, КОТОРУЮ ГЕНЕРАЛ ФАРИ И ГОСПОДИН ЛЕВЕН ОЖИДАЛИ ОТ ЛЕГИТИМИСТОВ, СТАНОВИТСЯ БЕСПОЛЕЗНОЙ, И ГОСПОДИН ХЕМПДЕН БУДЕТ ИЗБРАН.

Люсьен, сделавшийся теперь осторожнее, не написал гг. Дисжонвалю и Леканю, а лично отправился к ним. Он так