Свет вечный - Анджей Сапковский

Он с трудом поднялся на локтях, чувствовал, что всё телоболит и стянуто швами. Увидел холм в свете заходящего солнца. И каменный замокна его вершине, настоящее орлиное гнездо, увенчанное колонной донжона.[367]

– Куда… – Он поборол сухость в горле. – Кудавы меня… везете?

– Закрой пасть! – рявкнул один из эскортирующихсолдат. – Запрещено! Был приказ: если начнет чтото говорить, бить обухомпо зубам. Так что гляди у меня!

– Оставь, – успокоил его второй. – Сжалься.Он же не говорит, а только спрашивает. А ведь это конец его пути. Пусть знает,где ему сгнить придется.

В небе каркали вороны.

– Это, браток, замок Лелёв.

Думаю, что никто из вас не был в тяжелом тюремномзаключении.

Никто из вас, благородные господа рыцари, никто изприсутствующих здесь в корчме набожных и богобоязненных монахов. Никто из ихмилостей купцов. Никто из вас, надеюсь, не видел ни глубоких подземелий, нистарых прогнивших погребов, ни вонючих темниц. А?

Никто из вас.

И не о чем, уверяю вас, сожалеть.

При добром короле Владиславе Ягелле в Польше было несколькотюрем строгого режима, тюрем, вызывающих страх. Краковская башня. Хенцины.Сандомеж. Олькуш. Ольштин, в котором заморили голодом Мацека Борковица.Острежник. Ильжа. Липовец.

И была одна тюрьма, только при упоминании которой людизатихали и бледнели.

Лелёвский замок.

В тех других тюрьмах сидели, в тех тюрьмах мучились. Из техтюрем выходили.

Из Лелёва не выходил никто.

в которой глаза освобожденного из лелёвской темницыРейневана радуются свету. И он идет в последний бой.

В королевском замке в Ленчице царила атмосфера беспокойстваи нервной спешки. Подготавливали жилые помещения в Старом Доме, убирали,меблировали и украшали представительский зал. Информация о том, что именноЛенчицу выбрали местом мирных переговоров, дошла до бургграфа поздно, почти впоследнюю минуту, времени для приготовлений оставалось действительно мало.Бургграф бегал по Старому Дому, проклинал, поносил, подгонял, ругал, всё времяспрашивал, не видно ли уже с башни кортежа епископов и польских панов илиприближения посольства крестоносцев. Со стороны Ордена ожидали, в частности,Конрада фон Эрлихгаузена из Мальборка и Людвига фон Лауша, командора Торуни,должен был быть с посольстве также Франц Кушмальц, варминьский епископ. Изполяков ожидали епископов Збигнева Олесницкого и Владислава из Опорова,краковского кастеляна Миколая из Михалова и познаьского кастеляна Доброгоста изШамотул.

Самый важный представитель польской стороны тем временем ужеуспел прибыть в Ленчицу. Сразу по прибытии он уединился в приготовленных длянего палатах. Принял там, как донесли бургграфу, странного гостя в капюшоне. Иприказал, чтоб его не тревожили.

Декабрьский ветер стучал ставнями, свистел в щелях.

– Крестоносцы согласятся на перемирие, – сказала,отбрасывая волосы на спину, Рикса Картафила де Фонсека, шпионка на службеВладислава Ягеллы, короля Польши. – Они боятся, что мы снова натравим наних гуситов. Они также находяится под давлением прусских сословий, грозящихотказом повиноваться. В сословиях сильной личностью становится хелминскийрыцарь Ян Бажиньский. Советую, чтобы ваше преосвященство запомнило эту фамилию.Оппозиция крестоносцам в Пруссии набирает силу, а Бажиньский имеет шанс статьее ведущим деятелем. Стоит к нему присмотреться.

– К совету прислушаюсь, – ответил ВойцехЯстшембец, гнезненский архиепископмитрополит, примас[368]Польши и Литвы. – Я всегда прислушиваюсь к твоим советам, дочка. Тыпредоставляешь нам неоценимые услуги. Оставаясь всё время в тени. Ни о чем непрося, ни почестей, ни наград.

Рикса улыбнулась. Уголком губ.

– Ваше преосвященство, – сказала онамедленно, – позволяет мне осмелиться. Чтобы попросить.

– Проси.

– Вот крестоносцы приезжают в Ленчицу просить оперемирии. Есть шанс заключить вечный мир с Орденом на выгодных для Польшиусловиях. Есть шанс вернуть себе Нешаву и лишить Свидригайлу поддержкикрестоносцев. В этом немалая заслуга чехов: Яна Чапека из Сан и страха, которыйего Сиротки посеяли в Новой Марке и под Гданьском.[369]Пабяницкий договор и союз Польши с гуситами пошатнули боевой дух крестоносцев,ваше преосвященство, наверняка, с этим согласится.

– К чему это длинное вступление? Говори, дочка, в чемдело?

– У меня просьба. Отдать должное союзам, победам иуспехам. Удостоить их помилованием. Амнистией. Одной. И тихой.

– Кто?

– Узник Лелёва.

Войцех Ястшембец долго молчал. Потом долго кашлял. «Тридцатьмиль от Гнезна до Ленчицы, подумала Рикса. – Не в его возрасте такиепутешествия. В такую погоду».

– Узник Лелёва, – повторил примас. – Онгосударственный заключенный?

– Он политический заключенный, – поправила она,склонив голову. – А в политике произошли принципиальные изменения, не такли? Сегодня уже всем известно, что нападение на ясногурский монастырь совершиливовсе не верные Чаше гуситские чехи…

– Что это был лишь обычный акт разбоя, – быстрозакончи Ястшембец. – Обычное разбойное нападение, совершенноеобыкновенными бандитами…

– В основном польской национальности…

– …отбросами без веры и отечества, – с нажимомпоправил примас. – Тупых грабителей, которые понятия не имели, на чтоподнимают руку. Которые изуродовали чудесный образ бездумно…

– За осквернение святыни, – с нажимом вставилаагент, – всех их должна постигнуть кара Божья. Многие, кажется, уже ушлииз жизни. Умерли, не прошло и года после нападения на монастырь.[370]И правильно. Все должны умереть. Заключенные тоже. Рука Бога.

Ястшембец сложил ладони, как для молитвы, опустил глаза,чтобы скрыть их блеск. Потом поднял голову.

– Значит, карающая десница Бога, – спросилон, – упадет также и на узника Лелёва? Узник Лелёва также умрет? Никто неузнает, где он похоронен? Все о нем позабудут?