Башня шутов - Анджей Сапковский

– Куда! – зарычал епископ. – Стоять! Что свами? Что творится?!

– Гуситы! – взвизгнул Отто фон Боршниц. –Гуситы, князь! На нас идут гуситы! Гуситские телеги!

– Ерунда! Нет полевых войск в Градце! Гуситы потянулисьна Подьешетье!

– Не все! Не все! Идут, идут на нас! Бежим! Спасайтесь!

– Стоять! – рявкнул, наливаясь кровью,Конрад. – Стойте, трусы! К бою! К бою, собачье племя!

– Спасайся! – завопил проносящийся мимо МиколайЗейдлиц, отмуховский староста. – Гууууситы! Идут на нас! Гуууситы!

– Господин Пута и господин Колдиц уже ушли! Спасайтеськто может!

– Стойте… – Епископ тщетно пытался перекричатьразверзшийся ор и рев. – Господа рыцари! Как же так…

Конь взбесился под ним, поднялся на дыбы, Вавжинец фонРограу схватил коня за поводья и сдержал.

– Бежим! – крикнул он. – Ваше преосвященство!Надо спасать жизнь!

По тракту продолжали мчаться галопом новые конники, бежалистрелки и латники, среди латников епископ увидел Сандера Больца, ГерманаАйхельборна в плаще иоаннита, Гануша Ченебиса, Яна Хаугвица, кого-то из Шаффов,которых легко было узнать по видимым издалека щитам palé d'argent et degueules.[428] За ними с искаженными от ужаса лицами неслись вкарьер Маркварт фон Штольберг, Гунтер Бишофштайн. Рамфольд Оппельн, Ничко фонРунге. Рыцари, еще вчера состязавшиеся в похвальбах, готовые атаковать нетолько Градец-Кралове, но и сам Градище горы Табор, теперь в панике удирали.

– Спасайся, кто жив! – рявкнул, проносясь мимо,Тристрам Рахенау. – Идет Амброж! Амброоож![429]

– Христе, смилуйся! – выкрикивал не отстающий отепископского коня пеший поп Мегерлин. – Христе, спаси!

Тракт перегораживала нагруженная телега со сломаннымколесом. Ее спихнули и перевернули, в грязь посыпались кувшины, крынки,бочонки, перины, килимы,[430] кожухи, башмаки, ломти солонины,другое добро, награбленное в спаленных деревнях. Застряла еще одна телега, заней вторая, возницы соскакивали и удирали пехом. Дорога уже была усеянанаграбленной, брошенной кнехтами добычей. Через минуту среди узелков и узлов снаграбленным епископ увидел брошенные щиты, алебарды, бердыши, арбалеты, дажеогнестрельное оружие. Облегчившиеся кнехты утекали так прытко, что догоняликонников и латников. Кто не мог догнать, в панике орал и выл. Ревели коровы,блеяли овцы.

– Быстрее, быстрее, ваше преосвященство… –подгонял дрожащим голосом Вавжинец фон Рограу. – Спасаемся… Спасаемся…Лишь бы до Гомоля… до границы…

Посередине тракта, частично втоптанная в землю, обделаннаяскотиной, обсыпанная баранками и черепками побитых горшков, валялась хоругвь согромным красным крестом. Знаком Крестового Похода.

Конрад, епископ Вроцлава, закусил губу. И дал коню шпоры. Навосток. К Гомолю и Левинской просеке. Спасайся, кто жив. Только б поскорей.Поскорей. Потому что идет…

– Амброж! Идет Амброж!

* * *

– Амброж, – покачал головой Шарлей. – Бывшийградецкий плебан у Святого Духа. Слышал я о нем. Он был бок о бок с Жижкой досамой смерти. Очень опасный радикал, харизматический народный трибун, истинныйпредводитель толпы. Умеренные каликстинцы боятся его как огня. Потому чтоАмброж умеренность взглядов считает предательством идеалов Гуса и Чаши. А приодном движении его головы поднимаются тысячи таборитских цепов.

– Факт, – подтвердил Горн. – Амброжбуйствовал уже во время предыдущего епископского рейда в двадцать первом году.Тогда, как вы помните, все окончилось перемирием, которое с епископом Конрадомзаключили Генек Крушина и Ченек из Вартенберка. Жаждущий крови монах указал наобоих как на предателей и кунктаторов,[431] и толпа кинуласьна них с серпами, они едва сумели сбежать. С того времени Амброж не перестаетговорить о реванше… Рейнмар, что с тобой?

– Ничего.

– Ты выглядишь так, – опередил его Шарлей, –словно тебя покинул дух. Уж не болен ли ты? Впрочем, не до того. Возвратимся кепископскому рейду, дорогой господин Муммолин. Что у него общего с нашим?

– Епископ наловил гуситов, – пояснил Горн. –Вроде бы. То есть вроде бы гуситов, потому что наловил-то наверняка. Кажется, унего был список, руководствуясь которым он и хватал. Я говорил, что у негоотличные шпики?

– Говорили, – кивнул Шарлей. – Значит,Инквизиция занята тем, что вытягивает из пленников показания, то есть высчитаете, что сейчас им будет не до нас.

– Не считаю. Знаю.

* * *

Разговор, который не мог не состояться, состоялся вечером.

– Горн.

– Слушаю тебя, юноша, самым внимательным образом.

– Собаки, хоть и жаль животное, у тебя уже нет.

– Трудно, – глаза Урбана сузились, – этого незаметить.

Рейневан громко закашлялся, чтобы обратить внимание Шарлея,который неподалеку играл с Фомой Альфой в шахматы, вылепленные из глины ихлеба.

– Ты не найдешь здесь, – продолжал он, – ниямы от вывороченного дерева, ни гуморов, ни флюид. Словом, ничего такого, чтомогло бы тебя удержать от необходимости ответить на мои вопросы. Те самые,которые я задал тебе в Бальбинове, в конюшне моего убитого брата. Ты помнишь, очем я спросил?

– С памятью у меня все в порядке.

– Прекрасно. Стало быть, ответить на те вопросы тебетакже будет несложно. Итак, слушаю. Говори, не тяни.

Урбан Горн подложил руки под голову, потянулся. Потомвзглянул Рейневану в глаза.

– Надо же, – сказал он. – Да как резво. Исразу же! А если нет, то что? Что со мной случится, если я не отвечу ни на одинвопрос? Исходя в общем-то из справедливого предположения, что я ничем тебе необязан? И что тогда? Если позволишь спросить?

– Тогда, – Рейневан взглядом удостоверился, чтоШарлей слушает, – тебя могут побить. Причем раньше, чем ты успеешь сказатьcredo in Deum patrem omnipotentem.[432]