бы и при этом
полноценным ангелом, в свою же очередь и напротив видя
лишь и
полноценного демона. Ей
так хотелось думать и
представлять, во всяком же случае. Как и так же ведь понимать и воспринимать. На деле же и таким вот образом — лишь
пряча и
притупляя свою же
тьму еще и в себе,
выводя же скорее и
обостряя напротив и
тьму Розы. Доводя буквально же ее тем самым и до абсолюта
вне себя, как и любое же пламя вдруг и изъятое из замкнутого пространства на открытый воздух, тут же и
возвращая ее же, но уже и
не в свою
оболочку. Ведь и имя же
ей придумать София пока не могла. Да и не хотела, если уж до конца и
нечестно. Представляя же это как присвоение клички собаке: «дал — и она
твоя». Без права голоса, желаний и мечт. Да и самой —
своей жизни. Ей не хотелось так.
Не хотелось и подчинять
ее, как и
присваивать. Хотелось же, наоборот, чтобы
она была:
своя собственная. Без
имени, но и
собственная. Имея же «при себе» и сразу: и точку зрения Софии, и
свою же
собственную. Вместе же и со
своим набором
демонических меток, параллельно же, как и все с ее. И почему-то, как и все же
искусно-демоническое, София видела их именно
такими и
так: в виде контурного же
ловца снов на левом предплечье и снаружи его с
залитым уроборосом вместо большого и самого верхнего кольца, с контурным же зайцем уже в маленьком кольце под ним и из такого же джутового шпагата, с такими же и перьями, маленькими и большими, и слегка
теневыми сверху них бусинами, с
просто же контурным всевидящим глазом в сердцевине большого кольца-уробороса с
залитым зрачком, оставляя лишь хрусталик среди сплетений нитей и черной
тени орла, бабочки и слона;
внутри же предплечья было контурное
теневое сердце и два
просто контурных пульса, идущих параллельно друг другу в направлении же к нему и через него дальше,
верхний из которых после него сразу же
обращался в
нитевидный и
вплетался в
нижний, превращаясь уже в один целый и
живой; на ребре же предплечья и сзади была контурная теневая перьевая ручка и такая же стеклянная чернильница с каплями ее чернил то тут, то там и с двумя же выведенными от руки строчками, расположенными горизонтально и параллельно же друг другу: «Отдай, чтоб не смогли отнять, Прикинься, что тебе не больно»; на кисти же и снаружи, в свою очередь, имелась контурная теневая
смесь лотоса и хинди; а на пальцах же были кольца в количестве
тринадцати штук из пяти тонких, трех толстых и снова пяти тонких в три ряда; в середке мизинца находилось контурное сердце, на ребре же его и в одной его трети было выписано слово
love; на безымянном и так же посередке была контурная стрела, а на ребре —
тень розы со стеблем, листвой и мелкими шипами; на среднем посередке же и к самому же ногтю были
выбиты три точки, на ребре же и второй трети его — слово
hope; на указательном и посередке его располагались четыре контурные галочки, словно бы и от стрелок, две вперед и вверх к ногтю, и две же назад и вниз к началу же самого пальца, и на ребре же его, как и одной же трети, имелось слово
faith; на большом и над кольцами было еще одно, но уже и
залитое одно сердце; и как последний же аккорд в этой
конкретной же симфонии, слегка двойственный и
не слегка же уже непонятный, ведь случайностей и совпадений и так нет, а тут еще же и
такие, но и
нравящийся же самой Софии на
ней, всегда будучи же с мыслью и
смыслом «от чего бы и не добавить ложку дегтя в этот и так уже бочонок с медом»,
поэтому и
да, имелось еще и «тату»
Розы в виде почти что уже и исчезнувшей контурной ветки сирени в форме же бесконечности. И да, на
том же самом предплечье и с
той же самой внутренней его стороны, у самого же и запястья и пульса. И
не как странно, ведь еще и
не намекая, на:
жить вечно и бесконечно. Пусть же и даже, а там и
тем более, беспечно порой. Но и так ведь Софии
самой виделось и так ей хотелось,
желалось и
мнилось, опять же. Как и того же, чтобы
она, хозяйка же всего этого самого подчас и прямо
беспредела, была как
самостоятельная, самодостаточная и
автономная личность, так и
лирическая героиня, но и ее же все
тень. И вот вроде бы — вот же оно:
имя. Но вот только и
врожденная же уже в ней ее скромность, как и
выращенное же после воспитание с до банального же
еще и совестью с моралью, вместе и со скупым отношением к себе, так и неоцененностью своего же
света никак не давали
сообща ей произнести это вслух. Так что она держала рот на замке и язык же за зубами, как и прежде. Так и еще же и ко всему тому
теперь — будучи с тяжелой головой на плечах и
граненым камнем за пазухой. И прописывала
лишь и
ее же саму в своем дневнике-ежедневнике как:
Тен. Не решаясь же пока и
так даже, а там и
тем более добавлять в конце
мягкий знак. Как и писать же
ее и
неимя с
маленькой буквы.
* * *
…Ей, Розе, просто нравились крики боли и отчаяния… стоны… Ей нравилось все то… нет… вот просто и… все, да… что в свою же неочередь и не нравилось… мне! И не только же и потому, что еще и как раз таки провоцировалось ей, а исходило же уже и в равной же степени от меня. Плюсом же ко всему… для нее же все-таки… и минусом же… для меня… она была ненасытна и всегда хотела больше… Большего! И с каждым же разом… все громче и сильнее. Мощнее! Внешне и внутренне… По всему и всем… Да, ведь и не только же по мне… но и по себе. О… Она бы вполне могла получить и оргазм, если бы я еще, как и в «Изгнании дьявола» или в каком-то из подобных же старых добрых ужастиков в том еще своем экстазе… лазила по стенам, разрывая обои… крошила
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!