Против лома нет вампира - Галина Гончарова

Осторожно высунула голову сквозь правую стенку. Ничего особенного. Комнатка для охраны. Сидят шесть оборотней и режутся в преферанс. И еще один в углу дрыхнет. Готовы к труду и обороне. Я даже их разглядывать не стала. А без разговоров нырнула в другую стенку. И не ошиблась! Попала куда нужно! В комнатке, обитой пластиком, стояли четыре стола из листового железа. И к ним были привязаны два вампира. Те самые. Борис и Вадим. Каждым из них занимались по двое оборотней. Один держал крест в опасной близости от кожи вампира. Кресты сияли нестерпимым даже для меня светом. А каково моим бедным друзьям!? Высшие Силы! А второй оборотень занимался собственно вампиром. Из Бориса на данный момент вырезали кружево. Вадиму что-то выжигали на груди. Точнее я не рассмотрела. Бросила только один взгляд — и мне вдруг стало плохо. Не в физическом смысле, а в духовном. А призраки в обморок падают? Кажется, сейчас я это узнаю. Как-то раньше меня ничего не трогало. А вот сейчас, когда пытали близких мне вампиров… Меня скрутило так, что я всерьез испугалась. Не знаю, чувствуют ли нормальные призраки боль, а я ощущала себя так, словно мне в грудь влезли немытыми лапами и медленно, со вкусом, с толком и с расстановочкой, выдирают из нее сердце. Очень хотелось вылететь из этой жуткой комнаты или хотя бы отвернуться, но тело временно не повиновалось мне. Я скорчилась у стены от невыносимой боли и ужаса — и в этот момент вошел еще один оборотень.

— Ну, как тут?

Я уставилась на вновь прибывшего вивисектора. Мужчина был высок, черноволос и довольно симпатичен. Лет сорока на вид. Таких изображают в роли порядочных бизнесменов (какой каламбур получился!) в мультиках. И этого стоило бы изобразить, если бы не жестокое и высокомерное выражение у него на морде. Оно очень подходило к его костюму, явно купленному не на рынке, и начищенным до зеркального блеска туфлям. Я такие в бутике недавно видела. И стоили они, дай черт памяти, около восьмисот евро. А значит и костюмчик… Я готова была поклясться, что на ярлычке обнаружу скромную такую надпись «Версаче». И голову медузы. Или какую-нибудь другую пакость.

— Работаем, шеф, — отозвался один из оборотней.

— Ну, работайте, работайте, — одобрил мужчина и вышел вон.

И вот теперь я взорвалась. Только что меня плющило и колбасило, как наркомана в ломке, а теперь я задыхалась от ярости. Что меня так взбесило — я и по сей день ответить не могу. То ли морда этого оборотня, то ли его тысячедолларовый костюм, в котором только людей пытать, эстет, блин, то ли этот барственно-высокомерный тон. Не знаю. Но я вдруг почувствовала, как внутри меня поднимается волна огненного бешенства. Боль изменяла свои очертания. Я опять могла двигаться, но теперь мне хотелось бить, хотелось хватать руками палачей, рвать, раздирать на части, ломать кости, пить их кровь…

Я поспешно вылетела из пыточной, чтобы не наворотить дел. Все равно, даже если я в кого-то вцеплюсь, то убить не убью, побить не побью, а вот сама засвечусь и качественно. Влетела я очень удачно — в пустую комнату, которая служила чем-то вроде кладовки. В ней был сложен всякий хлам, рассматривать который у меня желания не было. С собой бы справиться. Я уговаривала себя успокоиться, но куда там! Ярость нарастала, перехлестывая через край. Стоило только вспомнить начищенные ботинки, или страдание на лице Бориса… Весь самоконтроль куда-то исчезал и внутри опять начинал раскручиваться огненный смерч. Надо как-то было это выплеснуть наружу.

Но как!? А вот этого я и не знала! Будь я в своем теле, я бы сейчас или тарелки колотила или с кем-нибудь ругалась… Очень хорошо помогали поездки в троллейбусе. Кто-то толкал меня, я огрызалась, начиналась перебранка — и на улицу из транспорта я выходила свеженькая, как огурчик. Раньше я ничего не знала о себе любимой, но теперь догадывалась, что происходило в этот момент. Во мне было слишком много энергии. И скандаля, я скидывала ее излишки на других, часто ни в чем не повинных людей. Не слишком хорошо, конечно, а куда деваться? Вот представьте, что в целлофановый пакет наливают воду. Литр, два, пять, десять, тридцать… Когда-то он разорвется — и все будет кончено. Если не выплескивать эту дурную силу через край. Но как же мне это сделать сейчас!? Злость росла, перехлестывая через мое сознание обжигающими волнами. Или я избавлюсь от этой ярости, направлю ее хоть на что-то, или она сожжет меня. Я изо всех сил старалась развернуть ее на другую цель. И пока проигрывала в сражении.

Что-то дернулось и запищало в углу. Я оглянулась. Крыса! Да какая здоровенная! Как кошка! Большая, жирная, с длинным голым хвостом… В другое время я бы заорала и помчалась прочь от отвратительного животного, но сейчас… Сейчас я наплевала бы на голову даже огнедышащему дракону! Почему бы не выплеснуть на крысу хотя бы часть своего зла? Жаль, что я не могу ударить. Очень хотелось что-то швырнуть или сломать, но в этом теле я могу только говорить. Не так много, но лучше, чем вообще ничего!

— Тварь! — громко произнесла я. — Мерзкая голохвостая тварь!

Крыса замерла и прислушалась. Слышит? Меня? Или что-то другое? Но что?

— Повинуйся мне, тварь! — заорала я так, что меня саму едва в противоположный угол не снесло. С чего мне это пришло в голову — сама не знаю. Но внезапно моя ярость стала чуть меньше! Нашелся выход?! Этого я не знала. Странное было чувство. Я глядела в крысиные глаза-бусинки, и видела там не просто черноту, но РАЗУМ! Другой, чужой, отвратительный мне, но разум и волю, которые сейчас могла сломать, могла подчинить, могла сделать с крысой все что хочу — и она не возразила бы мне. Я была в этом совершенно уверенна. И медленно надавила своим разумом на крысиный, буквально чувствуя, как меняется что-то в маленьком мозгу. От свободы — к добровольному и радостному подчинению. Не так ли вампиры подчиняют себе животных? Или там другое? Крыса смотрела на то место, где находился мой призрак. И я рявкнула:

— Подойди ко мне, тварь!

Я и сама не знаю, что меня дернуло за язык. Проверить захотелось?! Или просто так? Но крыса вдруг подбежала к тому месту, где стояла я и уставилась в воздух умильными глазами-бусинками. Усы у нее шевелились. Казалось, она нюхала воздух. Она меня чует? Чувствует, что я здесь? Идет на мой зов?

Юлия Леоверенская в роли Гамельнского Крыслова? Забавно. Забавно или…

— Иди туда, — приказала я крысе. И показала рукой на угол.

Ноль внимания. Или ноль понимания?

— Иди налево!

Опять ноль внимания.

Я отлетела влево и уже оттуда позвала крысу.

— Иди ко мне!

Крыса довольно пискнула и подбежала к моим ногам. Ага, вот оно что! Они идут ко мне, но вовсе не по моим словам. Слова им непонятны. А сколько крыс мне может повиноваться? Одна? Или…

Ярость в груди горела ярким пламенем.

— Ко мне, ко мне, ко мне, ко мне, ко мне….

Я стояла в комнате, кружилась вокруг себя, широко раскинув руки в стороны, и повторяла эти слова, как мантру. Но мантры — это просто монотонное повторение фраз. Я же вкладывала всю силу, всю ярость, всю злость и ненависть в каждую букву. Я ни на что не надеялась и ничего не боялась. Мной владело только одно желание — отомстить. Если нельзя убить самой, значит надо собрать армию. И это — моя армия. Комната постепенно заполнялась крысами. Большие, жирные, откормленные, донельзя мерзкие… Совсем как тот оборотень в ботинках за восемьсот евро. И все они стояли и смотрели на меня. На то место в пространстве, которое я занимала. И в маленьких глазках, куда не повернись, я читала одно и то же. Повиновение, преклонение, обожание. Они готовы были выполнить мою волю, как свою собственную. И даже погибая, были бы счастливы. Теперь я была почти довольна. Ах, если бы мне удалось вывести их отсюда и натравить на тех подонков! Палачам пощады нет! Ни в каком виде! Но как их вывести? Мне стены не преграда, но натиск моего войска должен быть единым и неудержимым. Идея пришла внезапно. Должны же эти болваны среагировать на шум в подсобных помещениях?