Я вас люблю - Ирина Муравьева

– Где они забрали тебя? Как это «прямо из театра»? Но там же ведь люди!

– Они стояли у подъезда, когда я вышла. Машина была за углом. Блюмкин подхватил меня под руку и повел. Я не успела даже пикнуть.

– А если бы ты закричала?

– Если бы я закричала, он бы заткнул мне рот.

– Но было светло!

– Нет, стемнело. Да это неважно. Дай я покурю. А то дома вечно нельзя: то Тата с Алисой, теперь еще Коля приехал…

– У меня нет папирос; есть табак, от деда остался.

– Давай! Я умею закручивать.

Варя вздрогнула:

– Я надеюсь, ты уже не нюхаешь порошок?

– Да вроде не нюхаю. Меня все равно не берет. Я из камня, наверное.

Она свернула папиросу и жадно затянулась, выпустила дым из пухлых губ.

– Мне, Варька, пора помирать.

– Рассказывай все, и подробно, – жестко сказала Брусилова.

– Взял под руку, – уткнувшись в подушку, начала Дина, – дошли до машины, втолкнул. Там Терентьев. Опять повезли меня в эту квартиру. Там было темно. Не знаю, куда делась эта старуха. Терентьев остался в машине, а мы с Блюмкиным поднялись наверх. Ах да! Я ведь тебе это уже говорила…

– Не важно. Я слушаю.

– Он достал блокнот и карандаш, протянул мне: «Пишите!» Я спрашиваю: «Что писать?» Он засмеялся: «Да как это что? Вы забыли, что вы наша сотрудница? Пишите, как жили с Барченко!» Говорю: «Я видела товарища Барченко всего один раз. И писать мне нечего». Он подошел, схватил меня за талию и начал целовать. Я вырвалась и ногтями расцарапала ему лицо. Не сильно, но все же до крови. Он позеленел: «Рабыней у меня будешь! Рабыни на Востоке знаешь как любят? Вот так и ты будешь!» Тогда я сказала: «Поди к черту, мразь». А он вытер кровь со щеки и начал хохотать: «Тигрица! Красавица! Да я на тебя не сержусь. Ушлем мы твоего Барченко куда подальше, Форгерера пришлепнем, и будешь моей сладкой девочкой. Поедем с тобой в Бухару!». Я говорю: «Если ты, мразь, не перестанешь, я сейчас кричать начну. Все соседи сбегутся». Он выхватил револьвер: «Как сбегутся, так и попрячутся! Эту игрушку видела? Спасибо скажи, что я сейчас на работе, долг свой большевистский исполняю, а то бы…» Я подошла к окну, распахнула настежь, думаю: если он захочет меня столкнуть вниз, кто-нибудь во дворе увидит, как я сопротивляюсь…

Брусилова удивленно посмотрела на нее:

– А кто пикнуть осмелиться? Забыла, какие сейчас времена?

Дина Ивановна всплеснула руками:

– Людей, Варя, как подменили!

Брусилова вдруг опустила глаза.

– Не тебе их судить.

Кровь отлила от Дининого лица, она смяла папиросу в пепельнице и закашлялась.

– Не мне? Ах, не мне? А кому? Не мне, потому что я хуже вас всех? Зачем ты меня в дом пускаешь, чистюля? Сама замараешься!

Она схватила жакетку, висевшую на спинке стула, и начала торопливо одеваться.

– Какая же сволочь ты, Варька! Да ты бы сама подписала на моем месте!

– Я не подписала бы.

– Ах, не подписала бы?! – закричала Дина. – Ты героиня! Сына с выжившей из ума старухой бросаешь, а сама воюешь, чтобы церкви не трогали! Святыни ей, видите, жалко! А сына не жалко?

– Тебе что за дело? Мой сын.

– Алеша тебя вот за это покинул! За то, что ты дура! Без всякого смысла!

Она никак не могла попасть в рукава, губы ее тряслись, по щекам текли злые слезы.

– И я все тебе рассказала! Одной! Теперь ты мне враг! Ты меня предала!

Она бросилась к двери, но Варя опередила ее.

– Никуда ты не уйдешь!

– Уйду! Убирайся!

Варя схватила ее за руку.

– Отстань! Ты всю руку сломаешь!

– Нет, я не отстану!

– Тогда я сейчас с подоконника спрыгну!

– Да прыгай! Не жалко!

Дина опустилась на корточки, уткнула лицо в колени.

– Прошу тебя: дай мне уйти. Я жить не хочу. Ты меня не удержишь.

Брусилова села на пол и изо всех сил обняла ее.

– Прости меня, Динка. Конечно, я дура. И правильно ты говоришь: потому он покинул…

Теперь они плакали обе.

– За что мы такие несчастные, Варька? Няня говорит: за грехи. Ну, ладно: я, может, за маму страдаю, но ты-то за что?

– А я за себя.

– Варя, мне кажется, что меня в коровьих лепешках с головы до ног изваляли. И он это чувствует, Алексей Валерьянович. Он брезгует мной, понимаешь? Ему теперь все во мне гадко! Я вот ему открыла тогда, как мы с тобой решили, и он ко мне переменился…

– Тебе это кажется. Он сам с головы и до ног весь в лепешках!

– Нет, Варя, он чистый. К нему не пристанет.

– Какой же он чистый, когда он не верит?

– Он, может быть, верит. Но только мозгами. А сердцем не верит. Любить меня больше не будет: противно… Да я и сама иногда посмотрю на себя, когда моюсь, и мне вдруг так стыдно становится! Вот так бы всю кожу с себя содрала!

– Я же просила тебя: уезжай отсюда! Беги! Да что ж ты меня не послушалась? Ди-и-и-на!

– Теперь-то уж точно никуда не убегу… Постой, дай же мне досказать! Блюмкин оттащил меня от окна и, пока оттаскивал, всю облапал, затискал… Вот этому, как няня говорит, «наплюй в глаза – всё божья роса»! Потом опять подсунул мне чистый листок бумаги и говорит: «Пиши под мою диктовку!» Я говорю: «Не буду!» Тогда он говорит: «Дура! Мне все равно, что ты напишешь. Мы под твоим Барченко на десять метров в глубину видим! Пиши, что захочешь». Я спрашиваю: «Зачем вам?» – «Да, – говорит, – чтобы я мог там, наверху, показать, что ты с нами сотрудничаешь. Что Барченко под наблюденьем любовницы, а любовница заодно с органами. Пиши!»

– Они что, идиоты? – полувопросительно сказала Варя.

– Какие они идиоты? Мерзавцы они! Им и в самом деле наплевать, что я напишу, они ведь хотят нас с ним склеить! Неужели ты не понимаешь? Они, например, возьмут да намекнут ему, что, если он не хочет, чтобы меня зарезали в подворотне, он должен выполнять все, что они скажут, потому что я – их секретный сотрудник, и если он не будет им подчиняться, это тут же отразится на мне; а мне они в то же самое время скажут, что он только рад, если я буду с ними работать, потому что тогда я буду его прикрывать, понимаешь? А без меня он ничем не защищен… И от моего послушания зависит сейчас его жизнь. Они пауки, кровососы, я их раскусила!

– И что же ты там написала?

– Что я написала? – эхом повторила Дина Ивановна. – Я написала: «За время, прошедшее со дня приезда товарища Барченко в Москву, мне удалось увидеть его всего пару раз, так как он очень занят подготовкой новой экспедиции на Тибет и в Индию. Он не сомневается в том, что эта экспедиция необходима для того, чтобы овладеть навыками массового гипноза, внушения мыслей на расстоянии и другими оккультными науками».