Танго для Кали - Олег Северный

Трансляция завершилась. Антон некоторое время приходил в себя, пытаясь остудить пылающие мозги, разместить в них всё, что туда немилосердно впихнули, и унять дикую головную боль. Последнее ему, наконец, удалось. Тогда он поднялся и, пошатываясь, побрёл к выходу из помещения. Ему казалось, что он проглотил как таблетку и переваривает теперь всю структуру этого мироздания, даже число «пи». Кофейку бы теперь!

Он спустился в холл и с несказанным удивлением обнаружил на подоконнике парящую чашку свежезаваренного кофе. Антон огляделся на всякий случай, вдруг хозяин чашки отошёл по своим делам? Потом посмеялся над собой: да он, он хозяин, это ему. Рядом на изящном блюдце лежала чайная ложечка и два куска сахара. Значит, точно — ему. Он присел на тот же подоконник, как если бы находился в демократичной студенческой кофейне, размешал сахар и пригубил. Кофе был выше всяких похвал.

Голова больше не болела, он отдохнул и теперь с интересом поглядывал в сторону правого крыла. Разумеется, его там ждёт такое же немилосердное накачивание информацией. Возможно, он только из-за своего нового положения сумел бы сам эту информацию получить. А если нет? Вдруг этот шанс для него — единственный? Тогда он никогда не простит себе, если сейчас его упустит.

Чёрный поднялся и решительно направился в связующий две лестницы коридор. Всё повторилось: зеркало, маленькая неприметная дверь, пустой зал и внушительный письменный стол с мягким кожаным креслом. Он вдохнул, выдохнул и сел.

— Матрёна Сергеевна, — вдруг по имени-отчеству обратился Седой, едва они отъехали подальше от оставленного посреди площади Антона, — есть одно дело, мы не вправе тебя просить, но можем информировать.

— Хорошо, — согласилась удивлённая донельзя Матрёша. Что бурое сдохло и в каком лесу, раз Седой заговорил так?

— Известен ли тебе механизм действия проклятий?

Он начал издалека. Они миновали площадь и теперь, не торопясь, рысили по узкой улочке меж сплошных стен домов.

— Примерно. — Что-то она знала, но говорить об известности механизма было бы преувеличением.

— Есть объект проклятия, он имеет свои свойства и может принимать определённые состояния. Проклятие — это разрушительная программа, которая записывается в область причин объекта и привязывается к некоторому состоянию. Когда объект принимает его — она начинает работать и вызывает следствия. Если бы объект этого состояния избежал, она бы не запустилась.

— Понимаю, — согласно кивнула она. — Это как «потонешь, девица, в день свадьбы своей». Если она не выйдет замуж, она не утонет.

— Да, верно. Если принцесса не отыщет веретено и не уколется, она не заснёт. Родовые проклятия работают по той же схеме, только они привязываются к классу. Первый объект объявляется классом, все последующие наследуют встроенную ему программу. Иногда здесь добавляется условие, например, по полу потомка, или ставится ограничение на число шагов — до седьмого колена. Бывают программы, привязанные к состоянию, которого нельзя избежать, например, возрасту.

— Их нельзя избежать?

— Можно. Им можно противопоставить другую программу, которая не позволит запуститься первой. Но она тоже будет привязана к некоторому условию. Если его выполнить — начнёт выполняться защитная программа и не даст заработать вредоносной.

— А зачем ты мне это рассказываешь? — Только сейчас она сообразила, что Седой ничего не делает просто так.

— Сейчас имеется возможность выполнить условие запуска защитной программы. Это зависит от тебя.

— Мы прокляты? — всполошилась она. — Что должно случиться?

— Не вы. Проклят город. Несколько не самых слабых людей в обстоятельствах приближающейся смерти или иных, вызывающих столь же сильные эмоции, пожелали Петербургу запустения. Это достаточно мощная программа, которая может вот-вот быть активирована. Петербург является очень хорошим приближением к Городу, не хотелось бы потерять такой аватар.

— Да, жалко! Он мне очень понравился.

— Существует защитная программа, мы не знаем, кто и когда её заложил, но она известна. Условие её запуска звучит так: «Через весь город должна трижды проскакать белая женщина». Три — обычное число усиления, мы находимся на уровне класса, поэтому можно обойтись без него. Если «белая женщина» проскачет через весь Город, защитная программа будет оттранслирована на Петербург.

— Белая женщина — это я? — Глаза Матрёши расширились от удивления.

— Сейчас ты можешь ею стать. Соблюдены все условия.

— Я согласна! — тут же заявила она. — Что нужно делать?

— Проехать по Городу. Он не столь велик, как проекция.

— Мы успеем? Антон не устанет ждать?

— Мать, ты забыла, кто мы? — Седой изобразил возмущение.

— Властелины Времени! — Она засмеялась. — Вот глупость сморозила!

— Тогда — на старт?

— Ага!

Улочка уже давно влилась в широкий проспект, они ехали теперь среди монументальной застройки пятидесятых годов и приближались к железной дороге. Появились редкие прохожие, Город понемногу обретал жилой вид.

— Выедем за полотно, развернёмся — и вперёд. — Седой тронул поводья. Его лошадь осторожно переступала через рельсы, Матрёшина следовала за ней.

Они развернулись возле небольшого домика, украшенного пилястрами и балкончиками.

— Куда ехать?

— На северо-восток, — махнул рукой Седой. — Туда. Не задумывайся, для тебя это будет прямо.

Матрёша тронула повод, лошадь послушно шагнула. Девушка слегка хлопнула пятками по лошадиным бокам, показывая, что можно немного быстрее. Пока что она довольно уверенно держалась в седле. Прохожие махали ей вслед, как будто знали, для чего она здесь.

Дома неожиданно сменились глухими заборами промзоны. Поверху вились спирали колючей проволоки, люди опять исчезли, кажется, даже воздух потемнел и утратил прозрачность. Над заборами возвышались будки охранников. С одной из них вдруг раздалась стрельба.

Первый выстрел Матрёша не осознала — что-то громко грохнуло, и от забора впереди неё полетели бетонные крошки. После второго она упала на шею лошади, вцепилась в гриву и отчаянно замолотила пятками по бокам. Они рванули в галоп. Вслед ударила автоматная очередь, но они уже поворачивали за угол, и Матрёна всё ещё каким-то чудом висела на лошадиной спине.

Она не разгибалась и не разжимала побелевшие пальцы, пока промзона не кончилась. Вокруг снова возвышались сплошные стены домов, но теперь это были дома восемнадцатого — девятнадцатого веков, эклектика, редкий классицизм, в одном месте попался особняк, выстроенный в стилизованном барокко, с фигурами, масками и завитушками.

— Ничего себе! — Лошадь сама сменила галоп на рысь, девушка сумела выпрямиться. — Ты не говорил, что в меня будут стрелять!

— Любое действие встречает противодействие, — рассудительно заметил Седой.