"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Но всё же он размышлял: для чего нужны эти ракеты, если их команды не выполняются?[801]

Блэр отправил экземпляр книги Валерию Ярыничу, специалисту по управлению ядерными силами, с которым встречался в Москве почти двумя годами ранее. Тогда знания Ярынича впечатлили Блэра, и Блэр из особой осторожности не стал записывать его имя. Ярынич дал Блэру подсказку насчёт командных ракет, но тот её не уловил.

Когда книга Блэра вышла в свет, он пригласил Ярынича в Вашингтон.[802] Тот твёрдо верил в гласность и привёз с собой документ, напечатанный на машинке через один интервал и датированный 24 февраля 1993 года. На одной странице стоял заголовок: «Резервная система командных ракет». Под ним Блэр увидел нарисованную от руки диаграмму — «Рис. 1. Система командных ракет для чрезвычайных условий». Там были изображены спутники на орбите, ракеты в шахтах и на подводных лодках, командные центры и стратегические бомбардировщики. Под диаграммой было полстраницы текста. Когда Блэр прочёл его, на него снизошло озарение: Ярынич прежде говорил ему, что в СССР не было автоматической «Мёртвой руки», зато была какая-то полуавтоматическая система. Она была описана здесь, на этой странице — «машина Судного дня».

Ярынич, работавший над системой в 1984 году, был очень осторожен: он не указывал в документе ни технических данных, ни цифр, ни местоположения системы и не использовал её настоящее название — «Периметр». Он изложил общие принципы её работы. Блэр тщательно изучил документ. Там говорилось, что в случае вероятного ядерного нападения политическое руководство должно было дать «согласие на доступ». Дежурным офицерам в этом случае следовало спуститься в «шарики» глубоко под землёй. Если разрешение было отдано вовремя, если система получила сейсмическое подтверждение ядерных взрывов на земле и если связь с центром была потеряна, дежурные в бункерах должны были запустить командные ракеты. Они взлетели бы, передавая приказ баллистическим ракетам. А те выполнили бы миссию возмездия.

В мае 1993 года Блэр снова навестил Ярынича в Москве. В этот раз Ярынич отдал ему целую рецензию на его книгу — на одиннадцати страницах, отпечатанных через один интервал. Это был весьма содержательный текст, и ближе к концу Ярынич отметил несколько ошибок, найденных им в книге. Это помогло Блэру разрешить загадку, упомянутую на странице 78. Ярынич рассказал Блэру, почему за полётами командных ракет не следовали запуски межконтинентальных баллистических ракет: в СССР знали, что американцы следят за испытаниями, поэтому запуск откладывался на время от 40 минут до 24 часов, чтобы одурачить американцев и не выдать им тайну «Периметра».

Блэр записал всё это. Вернувшись домой, он позвонил источникам и снова проверил американские данные о лётных испытаниях ракет. Особенно его интересовали испытания, прошедшие 13 ноября 1984 года, сразу после избрания Рейгана. Ярынич был прав: баллистические ракеты взлетели сорок минут спустя после запуска командных ракет.

Ярынич считал, что «Периметр» играл положительную роль. После его активации Кремль получал время на раздумья, и опасное решение о запуске по раннему оповещению было бы принято с меньшей вероятностью. Лидеры СССР имели возможность помедлить, и это давало шанс избежать ужасной ошибки. Блэр смотрел на это иначе. По своему опыту он знал, что в американской системе управления ядерными силами главным барьером против ошибок были люди. Это они управляли машинами. А Советский Союз построил «машину Судного дня», из которой была изъята почти вся человеческая составляющая. Блэру было тревожно оттого, что приказ на запуск в этой системе зависел от столь немногих людей и что она работала на таком высоком уровне автоматизации.

Блэр рассказал о своём поразительном открытии в статье, которую опубликовал 8 октября 1993 года в газете «New York Times». Она называлась «Русская машина “Судного дня”» и описывала «фантастическую схему, благодаря которой спазмы мёртвой руки советского руководства запустили бы массированный контрудар — после того, как руководство было бы уничтожено ядерной атакой… Эта машина Судного дня всё ещё существует».

Блэра засыпали звонками со всего мира. На следующий день ему нанёс визит Ларри Гершвин, офицер национальной разведки по советским стратегическим вооружениям: он отвечал за мониторинг советских ракет, бомбардировщиков и подводных лодок. Гершвин проявил чрезвычайный интерес к тому, что выяснил Блэр. Американской разведке были известны некоторые детали этой головоломки, но там не имели представления о том, как происходило оперативное управление машиной Судного дня. Блэр связал факты воедино.[803]

Вскоре после того, как Ельцин стал президентом России, он начал в частных беседах признавать существование программы по разработке биологического оружия. 20 января 1992 года он встретился в Москве с министром иностранных дел Великобритании Дугласом Хердом. Английский посол Родрик Брейтвейг перед встречей передал Херду записку с предложением спросить Ельцина о бактериологическом оружии. Брейтвейт уже почти два года требовал ответов по этой программе, но натыкался на стену. На этот раз, по словам Брейтвейта, Ельцин сказал нечто «захватывающее»:

«Я знаю всё о советской программе биологического оружия. Она всё ещё продолжается, хотя её организаторы утверждают, что это только исследования в целях обороны. Это фанатики, и по собственной воле они не остановятся. Я лично знаю этих людей, я знаю их имена, я знаю адреса институтов, где они ведут эту работу. Я собираюсь закрыть институты, отправить на пенсию директора программы, а остальных — заставить работать над чем-нибудь полезным; например, чтобы они добились удоя в десять тысяч литров в год с коровы. Когда я сам буду уверен, что эти институты действительно прекратили работу, я намерен пригласить международную инспекцию… Эти люди могут вырастить корове пятую ногу».