Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв - Уильям Гибсон

Она затормозила возле рыхлого гребня из прикрытого снегом мусора и плавно съехала под уклон. Мотор заглох.

– Там где-то должен быть ремнабор. Достань инструменты, заберись на крышу, поставь солнечные батареи, протяни провода. Мне нужно, чтобы эти батареи подзаряжали аккумулятор «алефа». Сможешь?

– Наверно. А зачем?

Она откинулась на спинку сиденья, и Слик вдруг понял, что она гораздо старше, чем кажется, и очень-очень устала.

– Митчелл теперь там. Они хотят дать ей какое-то время, вот и все…

– Они?

– Бог его знает кто. Или что. То, с чем я заключила сделку. Как по-твоему, сколько протянет аккумулятор, если солнечные батареи работают?

– Пару месяцев. Может, год.

– Сойдет. Я это спрячу где-нибудь, где батареи всегда будут на солнце.

– А если просто отключить ток, что тогда?

Вытянув руку, она провела кончиком указательного пальца вдоль тонкого кабеля, соединяющего «алеф» с аккумулятором. Слик увидел ее ногти в утреннем свете; ногти выглядели искусственными.

– Слышишь, три-Джейн, – сказала она, по-прежнему держа палец на кабеле. – Моя взяла.

Тут ее пальцы сжались в кулак, потом разжались, как будто она отпустила что-то на волю.

Черри хотелось рассказать Слику обо всем, что они сделают, когда доберутся до Кливленда. Он приматывал две плоские солнечные батареи к широкой груди Судьи серебристой лентой. Серый «алеф» был уже закреплен на спине автомата такой же лентой. Черри говорила, что знает, где сможет найти для Слика работу – чинить железо в залах компьютерных игр. Он слушал вполуха.

Все наладив, он протянул женщине пульт дистанционного управления.

– Нам тебя ждать?

– Нет, – ответила она. – Поезжайте в Кливленд. Черри же только что тебе сказала.

– А ты как?

– Пойду прогуляюсь.

– Хочешь замерзнуть? Умереть с голоду?

– Хочу для разнообразия, черт побери, побыть немного самой собой.

Она пощелкала кнопками, Судья дрогнул, сделал шаг вперед, потом другой.

– Удачи в Кливленде.

Они смотрели, как она уходит по Пустоши, а за ней тяжело ступает Судья. Потом она вдруг обернулась и крикнула:

– Эй, Черри! Загони этого парня в ванну!

Черри помахала в ответ, на ее кожаных куртках зазвенели застежки[88].

Петал сказал, что чемоданы ждут ее в «ягуаре».

– Я подумал, что тебе не захочется возвращаться назад в Ноттинг-Хилл, – продолжал он, – так что мы подыскали тебе жилье в Кэмден-Тауне.

– Петал, – сказала девочка, – я хочу знать, что случилось с Салли. – (Он завел мотор.) – Суэйн ее шантажировал. Заставлял ее выкрасть… – продолжала она.

– А… ну тогда… – прервал ее Петал. – Понимаю. Я бы на твоем месте не беспокоился.

– А я беспокоюсь.

– Ну, насколько я знаю, Салли сумела разобраться с этим небольшим дельцем. Разобраться по-своему. И если верить нашим друзьям из официальных кругов, она, по-видимому, устроила еще и так, чтобы все данные о ней, из каких бы то ни было баз, просто испарились – кроме как о контрольном пакете акций одного немецкого казино. А если с Анджелой Митчелл что-то и случилось, то в «Сенснете» решили не предавать это огласке.

– А я увижу Салли еще?

– Только не в моем приходе, пожалуйста.

Они отъехали от тротуара.

– Петал, – сказала Кумико, когда они ехали по улицам Лондона, – мой отец сказал, что Суэйн…

– Дурак. Идиот несчастный. Лучше не говорить об этом сейчас.

– Извини.

Обогреватель работал. В «ягуаре» было тепло, и только тут Кумико почувствовала, насколько она устала. Устроившись поудобнее на красном кожаном сиденье, девочка закрыла глаза. Каким-то образом, подумала она, встреча с 3-Джейн освободила ее от стыда, а ответ отца – от гнева. 3-Джейн была очень жестока. Теперь Кумико видела и жестокость своей матери. Но все когда-нибудь должно быть прощено, думала она, засыпая по пути к чему-то, что называлось Кэмден-Таун.

В этом доме (стены из серого камня, шиферная крыша) они поселились в самом начале лета. Луг и встающий за лугом лес – яркие и запущенные, однако высокая трава не становится выше, а полевые цветы не вянут.

За домом – садовые постройки, в которые они ни разу не заходили, и поле, где на ветру рвутся с поводка планеры.

Однажды, гуляя в одиночестве под дубами на краю этого поля, она увидела троих незнакомцев верхом на чем-то, что напоминало лошадь. Лошади давно уже вымерли, их род иссяк за много лет до рождения Энджи. В седле восседала стройная фигурка в одежде из твида – мальчик-грум, будто сошедший с какой-нибудь старинной картины. Перед ним – девочка-японка, а позади притулился бледный засаленный человечек в сером костюме и коричневых ботинках; над розовыми носками белели худые лодыжки. Заметила ли ее девочка, ответила ли ей взглядом?

Она забыла рассказать об этом Бобби.

Их постоянные посетители прибывали обычно на рассвете, хотя однажды среди бела дня заявился ухмыляющийся маленький кобольд, объявив о себе громким стуком молотка в тяжелую дубовую дверь. Когда она подбежала открыть, странный персонаж потребовал «этого маленького засранца Ньюмарка». Бобби представил ей незнакомца как Финна и, казалось, был рад его видеть. От поношенного пиджака гостя исходил смешанный запах стоялого дыма, древнего припоя и маринованной селедки. Бобби объяснил, что Финну всегда здесь рады.

– Лучше уж его принять. Все равно ведь не отвяжется, раз уж хочет войти.

Приходит и 3-Джейн – одна из рассветных визитеров, – печально и нерешительно. Бобби, похоже, едва замечает ее присутствие, но Энджи, которая поневоле так долго служила вместилищем стольких ее воспоминаний, откликается на эту странную смесь тщетных стремлений, разочарований, гнева и ревности. Поняв в конце концов мотивы 3-Джейн, Энджи научилась прощать и ее – хотя что и за что прощать, когда гуляешь среди этих дубов в лучах солнца?