Бар «Безнадега» - Мира Вольная

В кабинете все еще тишина. Серьезные суровые дядьки выглядят растерянными маленькими девочками. Только Саныч тихо матерится себе под нос, мнет в пальцах сигарету, и табак из нее сыпется на пол мелкой коричневой крошкой, похожей на ржавчину.

Первым отмирает Волков. Сверкает змеиными глазами, упруго поднимается на ноги, запускает руки в волосы.

- Бля, - говорит он емко.

И снова виснет тишина.

- Твою гребаную мать, - произносит снова. Замирает, словно врезается в стену, хмурится. А мне все еще тошно и гадко. Хочется забиться в угол и скулить побитой собакой, потому что я не просто все это видела, я все это чувствовала… чувствую, и меня мутит.

- Зачем оно хранит тело Алины? – цедит сквозь зубы Ярослав, на его скулах желваки, Гад просвечивает сквозь кожу, и его взгляд направлен на меня, как будто в чем-то обвиняет, как будто злится именно на меня.

- Чтобы держать в нем души, которые собрало, чтобы склеить из них одно целое и сожрать, когда придет время. Пластиковый, сука, контейнер, - морщусь я, снова утыкаясь взглядом в стол. У меня мелко трясутся руки и мурашки по коже. 

- Эгрегор хочет тебя, - бросает Саныч, засовывая измятую сигарету в карман и доставая новую. Закуривает. – И Дашку. Почему?

- В Дашке сила, которая ему нужна, во мне – тело и гончая, тоже достаточно сильная, чтобы помочь ему воплотиться. Полагаю, моя душа ему без надобности. Угости, - киваю на пачку. Саныч протягивает мне сигарету, помогает прикурить, отступает от стола. А я с наслаждением втягиваю в себя дым. Он продирает горло кошачьими когтями, забивает вкус гнили во рту, почему-то делает реальность на несколько миллиметров ближе. Я все еще пытаюсь прорваться к ней через зыбучие горячие пески чужих воспоминаний и чувств.

Зарецкий сзади странно застывший и молчаливый, его руки тяжелые и медленное, тягучее дыхание.

- На сколько смерть Алины ослабит эгрегора? – задает вопрос Волков, конкретно ни к кому не обращаясь, скорее рассуждает вслух, чем стремится получить ответ.

Я молчу, делаю глубокую затяжку, до рези в горле, смотрю в стол, все еще ощущаю тяжелый взгляд Гада на себе. У нас с ним странные отношения: больше похоже на холодную войну. Я понимаю, почему он так ко мне относится, он понимает, что я понимаю, и на этом, в общем-то, и все. Я не вижу смысла в том, чтобы прикладывать усилия и что-то менять, Ярослав, похоже, тоже.

- Надо вытащить Самаэля, - продолжает Змеев. – Он сможет…

- Нет! – рявкаем в один голос я и Саныч, и складка на лбу Волкова становится глубже, а взгляд еще более хищным.

Саныч дергает головой, не торопится что-то объяснять главе Контроля, только принимается щелкать крышкой зиппера, и лязганье металла напоминает звон цепей.

- Самаэль откажется убивать Алину, - вместо него тихо и ровно поясняет Аарон. Слишком тихо, слишком спокойно. И я готова отдать весь свой ад, чтобы узнать мысли, которые роятся в его голове. Спокойствие падшего не напускное, и почему-то тревожит меня больше всего остального. «Безнадега» тихо поскрипывает досками как будто в ответ на мое напряжение, словно пробует шептать успокаивающие слова.

- Наоборот, - продолжает Аарон, - сделает все, чтобы сохранить ей жизнь и посмотреть, понять, что получилось и как.

Гад ориентируется тут же, переобувается на лету, поражая скоростью, и все еще обжигая холодом взгляда.

- Элисте, а ты…

- Даже не думай, - Волкова снова затыкают и снова Зарецкий. В полутонах низкого голоса – лед.

- Зарецкий, нам нужен сильный собиратель, чтобы убить Алину, мы оба это понимаем, - шипит Гад. – И так уж сложилось, что Элисте – сильный собиратель. С учетом всего случившегося, скорее всего, единственный собиратель, который способен…

- Мара Шелестова, - усмехается зло Аарон, поднимаясь вместе со мной, - тоже способна извлекать души. Всего-то и надо, что затащить… - он делает странную паузу, словно подбирает слова, - марионетку в отель. Давай предложим ей убить тварь и посмотрим, сможет ли? Думаю, эгрегор не откажется от нефилима.

- Выродок, - плюет Гад, сжимая кулаки. Он готов взорваться, ад и свет, будто яростный поток воды, стекает с его груди вдоль тела и бьет в пол, ползет по доскам извилистыми туманными змеями. Напряжение вокруг, как сжиженный газ, меня начинает колотить сильнее.

- А то ты не знал, - все так же тихо произносит Шелкопряд. Разрезая воздух, раскрываются за сильной спиной крылья.

- Так, - рявкает Саныч. – Закончили. Оба! -  злость главы Совета сейчас не меньше, чем у остальных. В кабинете злятся все. Вот только Саныч контролирует себя, пожалуй, лучше остальных. Гад перестает шипеть, перестает давить на виски его ад, Аарон расслабляет руки, сжимающие меня. Литвин удовлетворенно кивает, оглядывает комнату, останавливает взгляд почему-то на моем лице. - Предлагаю разойтись. Нам нужно отдохнуть. Всем, - во взгляде черных глаз… сочувствие, сожаление?

Серьезно?

Какое мерзкое… неприятное ощущение… Я чувствую себя жалкой, беспомощной, слабой. И нестерпимо хочется врезать Санычу по морде, чтобы он перестал на меня так смотреть.

- Отличный план, только внизу… - начинает Аарон.

- Я позабочусь, - проводит пятерней по волосам Литвин. – Идите.

- Вэл! – орет вдруг Зарецкий, и я впервые слышу, как он орет. Кажется, что это громкий, глубокий голос слышно даже в аду. – Проводишь гостей и закроешь бар!

Тихо тренькает внутренний телефон на приказ Зарецкого: то ли сама «Безнадега» дает знать, что все будет исполнено, то ли бармен.

- Пошли домой, Лис, - целует Аарон меня в висок и мерцает.

В доме Зарецкого тишина и темнота. Ведьмы давно спят, скорее всего, радом с Дашкой дрыхнет и Вискарь. Пахнет почему-то сладкой выпечкой. Запах наполняет легкие и…  кажется чужеродным в доме Аарона.

- Даже знать не хочу, - ворчит под нос Зарецкий. – Голодная? – и не дожидаясь ответа, затаскивает на кухню.

Зачем спрашивал?

- Мой ответ на что-то бы повлиял? – усмехаюсь, когда падший усаживает меня на стул.

- Нет.

М-м-м…

- Зато честно, - пожимаю плечами. Я не хочу есть. Я вообще ничего не хочу, и голос бреши в башке звучит сегодня с самого утра как никогда громко. И я понимаю, что это не значит ничего, кроме того, что я устала, но… все равно дергаюсь и злюсь. Как будто впервые слышу ее, как будто впервые игнорирую.

Я скидываю кроссовки и растекаюсь по столу, закрывая глаза, Аарон тихо звенит посудой, открывает и закрывает холодильник, дверцы шкафа, чем-то бряцает, что-то роняет и чертыхается. А потом вдруг наступает тишина, и я чувствую руки на своих плечах. Зарецкий сжимает уверенно и аккуратно, разминает каменные мышцы.

- Лис?

- Я просто пойду спать, ладно? – пробую сползти со стула, но не могу, Аарон не пускает. Ждет, что я что-то скажу, что что-то объясню. Но… не могу, не умею, не знаю как и не уверена, что хочу. Мне просто плохо и в этом никто не виноват, мне просто нужно отдохнуть, но даже дышать мерзко. И не понятно, почему сломалась именно сейчас. Что такого в истории Озеровых, чего я раньше не видела? Не знала? В конце концов, Игорь просто любил свою дочь. В конце концов, он просто хотел, чтобы она жила, была… «здорова».